На качелях XX века

После дискуссии вице-президент АН академик И.П. Бардин, который вел заседание, предоставил слово академику В.А. Энгельгардту[405] для оглашения резолюции Общего собрания. В резолюции выражалось одобрение деятельности президента и Президиума. Резолюция была принята единогласно. Так закончилось это собрание, и начался второй срок моего президентства.

* * *

В июле 1956 г. я выступил в качестве депутата Верховного Совета СССР, избранного на выборах в 1954 г., на 5-й сессии Верховного Совета Союза. Это было время, когда японский парламент обратился к правительствам СССР, США и Великобритании с призывом запретить ядерное оружие и прекратить его испытания. Читатели, вероятно, помнят, что еще в Декларации от 9 февраля 1955 г. высший законодательный орган нашей страны выразил глубокое убеждение в том, что атомное и всякое другое оружие массового уничтожения должно быть запрещено. Кстати, пропаганда войны в Советском Союзе уже раньше была объявлена преступлением. Комиссиями по иностранным делам обеих палат Верховного Совета, которым было поручено рассмотреть обращение японского парламента, был разработан документ в поддержку этого призыва. Свое выступление и я посвятил миролюбивой политике нашей страны. Как депутат Верховного Совета и как член Всемирного Совета Мира, я горячо призвал делегатов сессии одобрить и принять разработанный комиссиями текст ответа на обращение японского парламента.

В январе 1957 г. я отправился в месячную заграничную командировку в страну экзотическую и ослепительно новую для европейца — в Индию, для участия в 44-м конгрессе научной ассоциации Индии, который состоялся в Калькутте (фото 49).

А летом 1959 г. я побывал и в Китайской Народной Республике, где был подписан план о научном сотрудничестве (фото 47).

Сибирское отделение АН СССР

Мне пришлось упоминать, что в Президиуме АН и в Академии наук в целом существовало давнее убеждение о необходимости развития науки на востоке страны. Кое-что мы делали в пределах обычных ассигнований АН: старались обеспечить Уральский филиал АН и сибирские филиалы оборудованием, капвложениями на строительство институтов, открытием новых научных точек там, где были какие-то предпосылки, например в Красноярске, на Сахалине. На бумаге то, что имелось, как-то выглядело: Уральский филиал — в Свердловске[406], Западно-Сибирский — в Новосибирске, Восточно-Сибирский — в Иркутске, Якутский, Дальневосточный — во Владивостоке, плюс два упомянутых выше. На деле все это было достаточно слабо и в организационном отношении, и особенно в научном.

Я сам восточнее Новосибирска в то время не бывал. Опека над филиалами была нами поручена вице-президенту И.П. Бардину, который охотно путешествовал и систематически, хотя и не ежегодно, посещал каждый из филиалов, а в Уральском, где он состоял и председателем президиума, бывал чаще. У Бардина был закрепленный за ним удобный личный вагон, который по его требованию прицеплялся к подходящему для данной поездки поезду. Наша совесть была поэтому в отношении к Ивану Павловичу спокойна.

Однажды я из-за того, что восточнее Новосибирска не бывал, попал в неприятное положение. На заседании Совета Министров, куда я был приглашен по какому-то мелкому и не вызывающему волнения вопросу, Н.С. Хрущев докладывал о своей поездке в Японию. На обратном пути он заехал на Сахалин и на Южном Сахалине посетил так называемый «Сахалинский филиал Академии наук». Далее следовало короткое, но красочное описание этого филиала и его научных занятий: «Изучают там главным образом мух». Мне невозможно было сидеть безучастно, но и трудно было сказать что-то разумное: филиала-то я не знал! Сама собой выдавилась у меня фраза: «Мухи-то разные бывают». Смысл тут должен был быть такой, что некоторыми мухами (например, плодовой дрозофилой) занятия полезны.

Очевидно, что эта фраза была не ко времени и по неверному адресу. Дрозофилой занимались научные генетики, а лысенковцы, подобно Презенту, выпускали этих «уродов мух» в окно. Впрочем, Н.С. Хрущев тут же прекратил дальнейшую «дискуссию», сказав: «Что Вы нам рассказываете, как будто мы это сами не знаем!» К счастью, углубления в дела Сахалинского филиала больше не было, нам только было указано пересмотреть профиль его работы. В книжечке АН за 1955 г. уже нет «Сахалинского филиала», а появился «Сахалинский комплексный научно-исследовательский институт АН СССР» с новым директором во главе. Вопрос о «сахалинской науке» надолго затих.

Описанный эпизод еще раз продемонстрировал назревшую необходимость более равновесного распределения научной работы между европейской частью СССР и востоком, именно Сибирью. Для того чтобы достигнуть какого-либо большого результата, необходимо было многое, настолько многое, что у меня не хватило инициативы, тем более что к этому времени для меня стало ясным, что вряд ли я встречу поддержку в Совете Министров. Не было и ясных мыслей ни у меня, ни у Топчиева по поводу конкретных действий в указанном направлении.