На качелях XX века

Утром отправились на открытие съезда в здание, похожее на церковь. Уже до начала заседания произошли встречи. Во-первых, я увидел знакомую фигуру Уотерса, который, видимо, был рад меня встретить; во-вторых, я увидел Бьянку Чубар, окруженную молодежью — ее сотрудниками по лаборатории. С частью из них я был знаком. Самое открытие началось с исполнения симфоническим оркестром какого-то классического произведения, затем следовала малоинтересная официальная часть. Наконец мы были свободны. Мы вышли с французской молодежью, и я воспользовался этим и обратился к Чубар, чтобы попросить ее организовать предварительное прочтение моего доклада, чтобы, в случае необходимости, выправить ошибки. Ведь перевод делала М.А. Виноградова, не химик, и могли обнаружиться незамеченные погрешности. Бьянка Чубар поручила это м-ль Шарпантье. Та очень быстро прочла весь доклад, сказала, что французский язык безукоризнен, но что она не поняла одного слова — mimecrie. Я стал объяснять, что я хотел этим словом выразить, позаимствовав термин из биологии, и привел две-три фразы с этим словом, смысл которых был очень ясен. «Так ведь это называется mimetisme»[397], — сказала Шарпантье — «А слова mimecrie во французском языке нет». Пришлось изгнать mimecrie и заменить на mimetisme. Уединившись с Шарпантье на лавочке, я попросил проверить свое чтение вслух избранных мест французского текста и получил полное одобрение. Уже накануне доклада я условился с тем, кому было поручено показывать мои слайды, чтобы он не убирал их слишком быстро и давал спокойно просмотреть.

Настал день моего доклада. Председательствовавший Деляби сказал, что докладчик настойчиво просил объявить, что доклад он будет делать от своего и мсье Кабачника имени. Дальнейшее для меня происходило в темноте, так как свет, кроме моей маленькой лампы, был выключен, чтобы не мешать демонстрации слайдов, так что у меня не сохранилось никакого впечатления от слушателей. Впрочем, и в этих условиях я спокойно и неторопливо прочитал текст, изредка оборачиваясь к слайдам. Все было в порядке. Доклад подходил к концу. После пленарных докладов на таких съездах дискуссии не в обычае, но мне так хотелось хотя бы коротенькой: наш доклад мне очень нравился и я надеялся получить отклики. На вопрос председателя, у кого есть вопросы, некто неизвестный мне вылез на место докладчика и стал давать незначительные советы, которые были мне совсем ни к чему. Больше всего меня смущало то, что перед трибуной собрался, стоя, весь цвет аудитории: я видел отсутствовавших у Ружички англичан — Робинсона, Тодда, а также французов — например, Дюфресса, и американцев — Вудворда, Р. Адамса[398]. Они явно поджидали меня, а мой навязчивый собеседник удерживал меня вдали от них. Наконец они стали расходиться, и я довольно невежливо пренебрег собеседником и обратился к ним. Но момент был уже потерян, и мне осталось поприветствовать их рукопожатием. Главное цюрихское дело для меня было сделано.

Советская делегация получила приглашение делегации США, подписанное ее главой Роджером Адамсом, посетить ее завтра в час ленча. Это было приятно, я передал всем приглашение и мы отправились. В отеле, где помещались американцы и где была назначена встреча, нас встретил Р. Адамс с напитками, и мы поприветствовали американцев не всухую. В связи с таким началом этот час прошел весело. Эта встреча способствовала укреплению отношений ученых СССР и США.