На качелях XX века

Экзамен по физике. Большая физическая аудитория. За лекционным столом маленький, но зевсообразный Соколов бросает через весь стол линейку, что-то гневно демонстрируя предыдущему студенту. Спрашивает его, какую он думает выбрать специальность, и с апломбом заявляет, что физика из него не выйдет, что физиком может быть не всякий. Не помню, что я отвечал, но получил в зачетную книжку тоже «в. у.»[71].

При сдаче экзамена по кристаллографии были свои обычаи. Надо было в день экзамена пораньше прийти в аудиторию, куда Петр выносит за мзду — 3 руб. с носа — именно те модели кристаллов, которые будут фигурировать на экзамене. Это всего штук 20–30, и их можно подучить с помощью того же Петра. Я с моим новым другом Алексеем Язвицким пришел слишком рано, все было заперто, и нам пришлось отправиться в Александровский сад напротив МГУ и в беседке ждать открытия дверей, что произошло в 8 часов. Мы повертели модели, и примерно через час Язвицкий получил гарантированное «в. у». Я безукоризненно разобрал кристалл, но запутался на втором вопросе по оптической кристаллографии и получил «у.»[72].

Что касается математики, к которой я, в отличие от кристаллографии, относился серьезно, выяснилось, что я не успел подготовиться к ней добросовестно. Сдавать же «на ура» я не хотел. В математике особенно проявлялось мое свойство «утупляться» (как это называл папа). Если я не понял чего-то, то органически не мог двигаться дальше. Такие непонятные пунктики встретились мне и в интегральном исчислении (криволинейный интеграл), и еще кое в чем. Чем дальше шел я в этот лес, тем больше было дров. Встретились детерминанты — надо было пройти детерминанты и матрицы. Рекомендован был учебник Власова[73], но пришлось выйти за его рамки, и, помнится, с большим трудом я дополнительно одолевал курс Чезаро[74]. Так что сдача математики была отложена года на два.

К счастью, предметная система не указывала порядка и сроков сдачи определенных предметов. Для перехода на следующий курс необходим был некоторый минимум, да и самый переход этот был в известной мере условен. Просто для окончания университета нужно было получить определенные для каждой специальности зачеты по практикумам и сдать определенные экзамены. Для студентов физико-математического факультета нормальный срок обучения был 4 года, в которые все это можно было успеть сделать.

Где я провел лето 1918 г., с уверенностью не помню. Скорее всего, в Киржаче. Папа, бывший с начала этого года безработным, летом получил предложение занять должность директора коммерческого училища в Щелкове под Москвой. Предложение это было подготовлено в Наркомпросе Николаем Сергеевичем Моргуновым[75] — мужем тети Наташи[76], который «окунулся в профсоюзную деятельность» и имел какое-то отношение к Наркомпросу. И вот папа один отправился в Щелково, где первое время жил в школьном здании и сам себя обслуживал. Я приезжал из Москвы навестить его, мы разводили примус и готовили изобретенное им кушанье — «смешанные овощи», которое я и до сих пор люблю. Это сваренные вместе целиком свекла, морковь, картошка и репа, нарезанные и чуть смазанные маслом (если масло есть, то и большая порция отнюдь не испортит кушанье).

Папа готовил школу к осеннему началу занятий. По-видимому, уже к осени он получил квартиру, вернее одноэтажный трехкомнатный каменный домик — особнячок при школе, и наша семья переехала из Киржача в Щелково, а мебель и книги гужом перевезли из сараев Бахрушинской дачи, где они хранились. Я стал ездить в Щелково на воскресенье. Время становилось все более суровым и голодным. Шла Гражданская война. Немцы оккупировали часть Украины. Контрреволюция старалась задушить нас голодом. А я — странный человек — интересовался только наукой, только учебой. Если рассуждать математически, а не с человеческой точки зрения, пожалуй, можно понять тогдашнего меня. От настроений (достаточно слабо, впрочем, выраженных) либерально-интеллигентских мне надо было пройти через нулевой уровень, чтоб попасть в область положительных величин. Вот я и проходил через нулевой политический уровень.

К началу учебных занятий на втором курсе (фото 11) я вернулся в университет и погрузился в увлекательный качественный анализ. Вели его у нас ассистенты Зернов, Максоров (фото 13), Козлов, Анненков, может быть, и другие. Я работал под руководством Александра Ивановича Анненкова, в прошлом моего гимназического учителя физики, к которому теперь относился с возросшим уважением и нежностью. Основное мое время я отдавал лаборатории качественного анализа, уже не разбрасываясь на слушание лекций. Впрочем, слушал Романова — вторую часть физики (электричество и пр.) и лекции Елпатьевского[77] по генетике, больше не могу вспомнить ничего. Иногда ходил на лекции Глинки по минералогии. Это был просто перечень минералов с их твердостью, спайностью, плотностью. Я решил побыстрее вызубрить наизусть и сдать этот, в таком изложении ни уму ни сердцу ничего не дававший, предмет и так и сделал, получив «в. у.».