На качелях XX века

После завтрака у Ланжевенов мы проехались по городу. Вряд ли я вспомню точно весь маршрут. Сначала — к Эйфелевой башне и под ней через Сену мимо Дома инвалидов на Рю де Гренелль, где простились с послом, и дальше к Сорбонне. Оттуда по Бульмишу через Сену к Нотр-Дам и дальше к Лувру по центральным улицам. Ландсберг был не первый раз в Париже, а для меня вид Парижа остался незабываем.

Вход в Луврский музей. Сразу — вид на высокую лестницу, увенчанную летящей вниз к тебе Никой, победно шелестящей крыльями. И дальше внизу Греция, Рим, Египет. И среди греческих скульптур Венера Милосская, такая бесконечно знакомая, но отличная от белых и гладких ее гипсовых копий. Ей можно молиться. В тот раз я не скоро смог оторваться от классики. Попал только в две-три комнаты с живописью и сразу увидел ныне знакомую москвичам Джоконду. Не могу сказать, однако, что она произвела на меня сильное впечатление. Но я знал, что надо еще много раз посетить Лувр, чтобы как-то освоиться в нем. Это мне и удалось сделать в течение жизни многократно.

При выходе меня поразила продажа множества сувениров. Особенно понравились скульптурные копии, в частности одна из французских Диан, стоимостью, насколько запомнил, около 15 000 франков. Это было, однако, мне не по средствам и мало транспортабельно. Зато во множестве были открытки с репродукциями.

На утро была заказана машина для поездки на открытие конгресса. Нас встретила прикрепленная ко мне на время конгресса молодая француженка, которая оказалась по матери русской, хотя и не знала ни слова по-русски. Она помогала как-то ориентироваться в происходящем и осуществить знакомство с некоторыми известными мне по литературе химиками, такими, как Дюфресс, Вавен, Прево, Шампетье, Рамар-Люка, мадам Жанн Леви и другие. Они пригласили меня посетить их лаборатории. Сами заседания у меня за прошедшие с тех пор почти 30 лет полностью исчезли из памяти, запомнился только их декларативный дух, стремление продемонстрировать, что французская наука жива.

Позавтракав, я отправился в намеченные заранее места, при этом часто пешком по глухим переулкам, изучая Париж. Объектами моих интересов были музеи искусства: многократно Лувр, импрессионисты в Жё де Пом, Музей нового искусства — рядом с Трокадеро. Запомнился Натан Альтман[250], едущий на плечах собственной жены. В Этнографическом музее Трокадеро меня поразило среди прочего чучело некоей негритянской Венеры — поразило недопустимостью демонстрации культурной нацией, с нашей точки зрения, такого экспоната. Я много ходил по городу. Обошел пешком кольцо Больших бульваров, поднимался на Монмартр, к Сакре-Кёр и смотрел оттуда на весь Париж, ездил в Булонский лес и по Булонскому лесу.

Гулял я и по зданиям Университетского квартала. Здесь я навестил лабораторию Рамар-Люка и познакомился с ее оптическими исследованиями органических молекул; навестил Прево, к которому питал пристрастие за его «синионию» — предшественницу мезомерии, посетил я также Дюфресса в Коллеж де Франс, где его лаборатория помещалась в верхнем этаже, а все здание пропахло альфааминопиридином — верный признак Чичибабина. (Академик А.Е. Чичибабин несколько лет назад, после смерти дочери, уехал по командировке в Париж и не вернулся на родину, а незадолго перед моим приездом умер, оставив жену в Париже).

По приглашению Жанны Леви я был на кафедре химии у медиков (профессор Полоновский). Народ здесь был молодой (кроме Полоновского) и мне понравился. Меня уговорили сделать доклад в Химическом обществе Франции, находившемся в том же «медицинско-химическом» здании. Я совершенно забыл и о самом факте доклада, и о его содержании, и о том, как я его готовил (по-французски — я не так свободно владел им тогда). Однако бывшая в июне-июле 1974 г. в Москве Бьянка Чубар[251] напомнила мне некоторые подробности не только доклада, но и дискуссии и сообщила, что в 1946 г. мой доклад был опубликован в Bulletin de la Soci'et'e Chimique de France[252].

Я не отмечаю здесь более мимолетных встреч с учеными. Упомяну лишь, что посетил госпиталь, где Лакассань[253] занимался лечением и изучением рака, но ничего принципиально нового не узнал. Встретился с группой шведских ученых во главе с Сведбергом[254]. Конечно, все описанные здесь и выше встречи и беседы не происходили ежедневно. В другие дни я продолжал изучение сокровищ Лувра и Музея импрессионистов, а также самого Парижа, его улиц, площадей, зданий, таких, как Дом инвалидов, Пантеон, Клюни, кладбище Пер-Лашез и т. д. Во время обхода Больших бульваров, где-то неподалеку от нашего жилья, я набрел на вывески «ад» и «рай», причем последний был на ремонте, а «ад» был к нашим услугам, и я решил соблазнить моего благоразумного Г.С. Ландсберга, что и удалось сделать, дав обязательство не рассказывать этого супруге.