На Кавказском фронте Первой мировой. Воспоминания капитана 155-го пехотного Кубинского полка.1914–1917

Не спорю, может быть, прапорщик-дербентец достоин был полученной награды, но, говоря откровенно, вопрос о получении им Креста, может быть, навеки остался бы открытым, если бы тут не действовал умело его командир полка. Мастерски написанная к его представлению реляция сопровождалась командиром полка по всем инстанциям, начиная со штабов и кончая советом мудрейших и храбрейших, т. е. Георгиевской думой.

Я думаю, что во всех полках, как у офицеров, так и у солдат, помимо установленных наград существовала, если можно так выразиться, частная награда, без всяких знаков отличия, но очень ценимая всеми, – это глубокая признательность однополчан к своим живым и мертвым героям. Эта высшая награда считалась у нас самой справедливой, так как она давалась не на основании письменных реляций командира полка, а на основании глубокого внутреннего убеждения всех участников боя.

Если бы все награды, как статутные, так и очередные, давались по представлению самих офицеров, и если бы высшим начальникам и штабным чинам давались Георгиевские отличия значительно строже, чем на самом деле, то великая награда у нас в армии ценилась бы еще больше.

* * *

Совершенно мирная жизнь города несколько нарушалась налетами турецких аэропланов.

В одно утро я был разбужен по тревоге. Оказалось, из штаба корпуса сообщили о приближении неприятельского аэроплана. Через несколько минут со стороны северной части города послышалась залповая и частая ружейная стрельба. Я выскочил наполовину одетым в сад, и вскоре увидел приближавшийся в мою сторону аэроплан. По отличительным знакам на нем я понял, что это был турок. Он летел совсем низко, но, что удивительно, не бросал в нас ни бомб, ни стрел.[236] За стеной послышалась команда капитана Хабаева, а вслед за тем стали раздаваться один за другим ружейные залпы нашей учебной команды. Аэроплан плавно стал удаляться в сторону Бакинского полка, и только в нескольких верстах от города у болотистого берега Кара-Су сбросил две или три бомбы.

Кроме подобного рода «воздухоплавательных событий», некоторым исключением в нашей повседневной жизни в Эрзинджане были концерты и танцевальные вечера, устраиваемые в помещении штаба корпуса, кажется, под покровительством самого командира корпуса.[237] Мне как-то раз удалось там побывать.

Большой красивый зал вмещал в себя около двухсот человек. В первом ряду на почетном месте сидел командир корпуса, живой и даже очень подвижный старик. По сторонам около него сидело с десяток сестер милосердия, к которым он, кстати сказать, был очень благосклонен. Как-то не вязались в моем понятии война, высокий чин, ответственное положение и в то же время поведение легкомысленного ловеласа. Благосклонность к сестрам милосердия он проявлял также и в том, что любил с ними совершать поездки в автомобиле по всем окрестностям Эрзинджана.

Раз на этот счет дело не обошлось без курьеза. Мчавшийся автомобиль с командиром корпуса, который сидел между двумя сестрами, остановился перед одним солдатом. Причина такой неожиданной остановки заключалась в том, что солдат не отдал командиру корпуса установленной чести, не став ему во фронт.

– Почему ты не стал мне во фронт? – задал рассердившийся командир корпуса солдату вопрос.

– Так что вам не полагается, – ответил последний.

– Да как же не полагается, когда я твой корпусной?!

– Никак нет, вы будете дохтур, – дальнейшую сущность этой истории, которую мне рассказывали, я не помню. Мне только объяснили, что солдат принял корпусного командира за доктора на том основании, что последнего, не зная в лицо, встретил с сестрами милосердия.

Концерт начался пением хора казаков конвоя корпусного командира. В отдельных номерах выступали главным образом чины при штабе корпуса. Один пел, другой декламировал, третий показывал способности на целой серии различных размеров гармоний.

После продолжительной скуки такой разнохарактерный дивертисмент вызвал с нашей стороны бурные овации. В то же время у меня сложилось такое представление, что некоторые участники концерта состояли на службе при штабе корпуса только благодаря сценическим способностям.

Но вот по горам забегали беспокойные тучки. Деревья вокруг моей веранды оголились, и их желтые опавшие листья легли в саду толстой пеленой. Погода насупилась, и затем заморосил холодный осенний дождь.

В Эрзинджанской долине было тихо. Она вся была закрыта от ветров, подобно стенам, высокими и обрывистыми горами. С позиции сообщали, что там дождь и ветер сменились снежной метелью.