На Кавказском фронте Первой мировой. Воспоминания капитана 155-го пехотного Кубинского полка.1914–1917

Мы остановились в своих казармах. Все было загажено до неузнаваемости. Цейхгаузы взломаны, а столовые и гимнастические залы были превращены в конюшни. Обидно было за все, а еще тяжелее было подумать о том, что все это будет почищено, поправлено, но не нашими, a турками.

После нашего ухода последние, по всей вероятности, останутся очень довольны прекрасно устроенным краем, представлявшим во время их прошлого владычества одну лишь дикую и суровую провинцию.

Кажется, на четвертые сутки погрузка лошадей была готова.

Последний раз я взглянул на кубинский городок: на церковь, на собрание, на парк, на братскую могилу и на все, что так было дорого моему сердцу.

Прощай, родное гнездо… В тебе я провел лучшие годы жизни…

* * *

В Карсе простояли мы около суток. Судьба крепости была такая же, как Эрзерума. Раньше о владении ею турки не смели и подумать. Это был сильный по природе и по укреплениям стратегический пункт. Всевозможные запасы Карса, на случай его блокады, были рассчитаны больше чем на год. Но теперь, по всей вероятности, через несколько месяцев крепость падет без всякой борьбы.[276]

Я прошелся по городу. Побывал на острове с его единственной на весь город жалкой растительностью. Взобрался на старинную цитадель. Вдали, вокруг города, стояли те же форты с теми же геройскими названиями, но сейчас они врагу не были страшны. Это были лишь мертвые колоссы, так как люди их оставили на произвол судьбы.

На одной из площадей города стоял памятник.[277] Он изображал солдата эпохи Александра II, наступавшего в бою. Сколько было воли, энергии и бесстрашия в этой стальной фигуре. Как часто приходилось мне не так давно видеть это в натуре. А сейчас эти вчерашние герои толпами наполняли улицы города и способны были лишь к праздности, к зрелищам и к полному равнодушию к судьбе своего отечества.

Если бы совершилось чудо, и стальной фигуре был вдунут дух бессмертный, и она пошла бы с криком «ура» на приближавшегося врага, все равно за нею из тысяч здесь присутствующих никто бы не последовал. Ибо все ходящие вокруг нее солдаты – живые мертвецы. Когда спустя несколько месяцев турки входили в крепость, то живых мертвецов уже там не оказалось. Там оставался только один солдат – эта стальная фигура на каменном пьедестале, бесстрашно смотревшая на врага.

К сумеркам я вернулся на вокзал. Железнодорожные служащие, или, как мы их прозвали, «железнодорожные мученики», с радостью мне сообщили, что мой эшелон через час отходит. Я влез в теплушку, так как классные вагоны для офицеров были отменены. Но и в этой новой обстановке я, уже по желанию самих людей, оставался на привилегированном положении. В углу вагона был расставлен мой гинтер, привешен фонарь и т. п. Даже и в еде люди хотели мне составить исключение в смысле качества пищи, но я от этого категорически отказался. Среди гула, свистков, криков и брани мой вагон с моими пулеметчиками-конюхами казался мне уютным гнездом. Незадолго перед отходом поезда кто-то снаружи сильным толчком открыл дверь и взобрался в вагон. При свете фонаря я узнал конюха Кольтовской команды. Он остановился передо мной в вызывающей позе и дерзко спросил:

– Долго ли мы будем ждать вашей милости, чтобы отправиться дальше? Мы шуток никаких не позволяем.

Не успел я ему ответить, как он получил сильную оплеуху от Жадаева и в тот же момент им же был выброшен на платформу.

– Я тебя научу, поганая вошь, разговаривать с нашим начальником.

Снаружи послышалась какая-то угроза.

– Передай всем своим питерским, ракло,[278] что я один на всех пойду, всем вам ребра переломаю, – говорил спокойным голосом Жадаев.

Через несколько минут мы почувствовали сильный толчок, после чего вагон застучал колесами по стыкам, и по стрелкам путей мой эшелон покинул крепость Карс.

Мне иногда, особенно в детстве, снились кошмарные сны. Однажды мне снилось, что какая-то непонятная сила хочет напасть и уничтожить меня. Я пытался вступить с нею в борьбу, но руки мне не повиновались. Я хотел кричать, но не мог произнести ни одного звука. Тогда я решил обратиться в бегство, но мои ноги мне отказали. После того, почувствовав окончательное бессилие, неминуемую гибель, полный смертельного страха, я проснулся.

И вот такие кошмарные ощущения, но только наяву, мне пришлось пережить в Александрополе.