На Кавказском фронте Первой мировой. Воспоминания капитана 155-го пехотного Кубинского полка.1914–1917

Первое мое впечатление о полку после недельной с ним разлуки было ужасное. Я буквально не мог узнать людей. Если до этого существовали какие-то границы между разумом и безумием, то теперь все это стерлось или, вернее, переплелось. Среди наступившего хаоса, явного неповиновения и полной дезорганизации одно оставалось понятным, что полки дивизии по прибытии в Александрополь попали в густую сеть большевицких агентов,[279] наносивших нам последний и верный удар. Они не ограничивались митинговой программой и полемикой. Они требовали действия и насилия над теми, кто был для них противником. Они призывали к явному неповиновению, требуя замены командного состава путем выборного начала. Положение поистине создалось безвыходное, так как мы, офицеры, уже и на мнимый авторитет правительства опереться не могли, ибо оно почти прекратило существование. Связь с центром была прервана, a всюду ходили упорные слухи, что Временное правительство безвременно скончалось. О самом Керенском говорили, что он в минуту опасности исчез неизвестно куда. Как пришлось впоследствии узнать, он, глава правительства, главнокомандующий, и прочая, и прочая, предпочел в минуту опасности променять рыцарские доспехи на юбку и косынку сестры милосердия.[280]

Если мы, офицеры, считались как лица, облеченные властью, лишь на бумаге, то последняя теперь стихией нарастающего большевизма попросту была разорвана на клочки. Правда, у нас до выборного начала еще не дошло, но события в недалеком будущем могли этот вопрос выдвинуть в первую очередь. В общей же российской обстановке положение сделалось безнадежным. Мы были на дороге приближавшейся анархии.

Настроение солдат, бывшее в начале революции не в пользу большевиков, сейчас в массе переменилось. Особенно показательными оказались выборы в Учредительное собрание, где в полку, почти из четырех тысяч голосов, было только несколько десятков против партии большевиков. Не говоря о соблазнительности для масс коммунистических лозунгов, можно было заметить, что агитаторы этой партии действовали энергично, не давая никому другому разинуть рта.

– Товарищи, – кричал какой-то из них в форме почтово-телеграфного чиновника. – Керенского нет, а его буржуазное правительство разлетелось в пух и прах. Единственным и законным представителем власти сейчас является совет солдатских и рабочих депутатов, который не хочет войны. Вас ваше командование ставит в резерв армии, а мы ставим вас в резерв революции. Гоните ваших офицеров, выбирайте себе вождей для революции и идите немедленно на Северный Кавказ, куда вас зовет сам народ!

Люди с утра и до вечера находились в непрерывной смене одних митингов другими. Митинговали всюду: в казармах, в кинематографах, в клубах, на бивуаках, на улицах и т. п.

Полк был расположен у самого полотна железной дороги. Несмотря на имевшиеся в городе свободные казармы, люди отказывались покинуть холодный бивуак, заявляя, что они снимутся в том случае, когда им подадут вагоны для отправки их домой.

У меня в команде все-таки сохранился относительный порядок, что, конечно, не ушло из внимания большевицких агентов. Каждый день, приходя в команду, я встречал там каких-то неизвестных лиц, но запретить им вход я по тем временам не имел права. В этой разлагающей обстановке пришлось нам прокоротать около трех недель, после чего было объявлено о посадке полка. Эта весть была восторженно принята солдатской массой. Нам, офицерам, предстоявший отъезд не обещал ничего утешительного. Не секретом являлось для нас, что там, в России, нам придется пережить немало тяжелых минут.

Солдатская масса тянулась в деревню. Естественно, она, за небольшим процентом, распылится по домам и сделается равнодушной как к судьбе России, так и к самой революции. Это обстоятельство учитывалось большевиками, и они всячески старались навязать людям смысл и интерес к перевороту. Толпе надо было создать иллюзию контрреволюции и возбудить в ней чувство ненависти не ради чьей-то виновности, а ради кровопускания – основного принципа торжества всякой революции.

На последнем большом митинге у артиллерийских казарм один с трибуны истерически кричал:

– Вы идете домой, но не на отдых, а на борьбу. Не забывайте, что на вашей задаче лежит полнейшее уничтожение всей буржуазии. Вы должны знать, что пролетариат не терпит ни голубой крови, ни белой кости. Все должно быть не только уничтожено, но превращено в пепел. Чувство сострадания – это буржуазный предрассудок. К буржуям никакой жалости. Припомните им за каждое око два, а за каждой зуб все зубы до челюсти включительно!