Днем нам сообщили, что противник на участке всего Туркестанского корпуса ведет наступление крупными силами, очевидно, задавшись целью оттеснить весь корпус с занимаемых им позиций. Не исключалась возможность, что противник сегодня же нас попытается атаковать. Бригаде генерала Пржевальского было приказано приостановить наступление и отойти на старые позиции. К вечеру огонь утих. Высланная вперед разведка не обнаружила противника в селе. К рассвету на 11 декабря наш полк был сменен елизаветпольцами и отведен в Ардос, в качестве резерва дивизии. В 10 часов утра ардосские позиции, занимаемые елизаветпольцами, находились под сильным огнем артиллерии. Огонь в течение дня не прекращался до самых сумерек. Подобная же обстановка была и на прочих участках дивизии, но со стороны туркестанцев поступали вести, если не тревожного, то серьезного характера. Наступление противника на их участке в этот день отличалось особенным упорством, больше чем в предыдущие дни. Во многих местах своего фронта туркестанцы должны были восстанавливать положение неоднократными контратаками.
У нас создалась уверенность, что противник, завязав бои на всем фронте, решил прорвать нас в направлении Караургана и тем лишить нас сообщения с тылом. Кроме того, не помню, из каких источников, мы узнали, что на самом правом фланге противник крупными силами сбил Ольтинский отряд и отбросил его к нашей границе. В ночь на 12 декабря нас предупредили быть готовыми к выступлению. В связи с назревшей обстановкой у нас создавалось предположение, что нас двинут опять к туркестанцам, но утром нам объявили, что полку приказано следовать в совершенно противоположную сторону, то есть к Араксу, и встать в местечке Хоросан в качестве корпусного резерва вместо ушедших по направлению Кара-ургана кабардинцев. Затрудняюсь вспомнить, по каким обстоятельствам, но наше выступление состоялось после 12 часов дня. Под орудийную канонаду мы оставляли ардосские позиции, где провели столько боевых дней.
Полк вошел в Хоросан поздно в сумерки. Большое село, а может быть, даже и городок, произвело на нас самое выгодное впечатление. Большей частью хорошей постройки дома, улицы, местами даже мощёные, напоминали несколько наши уездные городки южного Кавказа. Сравнительно достаточная удаленность от позиции давала нам возможность хорошо устроиться на ночлег. Однако в своих мечтах нам пришлось до некоторой степени разочароваться. Еще за несколько часов до нашего подхода здесь остановились подошедшие с левого фланга Запорожский казачий полк с конной батареей. Как и следовало ожидать в таких случаях, казаки устроились на широкую ногу, оставив нам лишь задворки. Просьбой и ссорой удалось, наконец, мне отвоевать несколько домов и конюшен для своей команды. Через час я, благодаря заботливости денщика, торжественно раздевался в теплой натопленной комнате.
– Ну, Сотников, – обратился я к денщику, – сегодня наконец поспим по-человечески.
– Как ни есть, ваше благородие, а сегодня могли бы поспать, как в мирное время. Дадут ли только нам вздремнуть хоть до утра? – ответил мне Сотников.
– Ну, не каркай, Сотников, гаси свет, да и сам заваливайся, – сказал я.
Не успел мой Сотников примоститься на полу на ночлег, как раздался стук в дверь.
– Кто там? – спросил я.
– Унтер-офицер Чураков по выздоровлении прибыл в полк, ваше благородие, – услышал я густой бас.
– Войди, Чураков. Сотников, зажги свечу! – крикнул я. В комнату вошел бравый унтер-офицер сверхсрочной службы, вернувшийся из Тифлиса. Его отсутствие в строю по причине ранения очень чувствовалось, и его появлению я обрадовался.
– Очень рад, Чураков, тебя видеть. Принимай ты свой взвод, там насчет унтер-офицеров слабовато.
– Слушаю, ваше благородие. Извольте, вам письмо и посылка от ваших родных.
– Спасибо, Чураков, а когда ты выехал из Тифлиса?
– Дней пять тому назад. В Александрополе пришлось прождать почему-то целые сутки.
– Так, так, Чураков, иди в команду спать. Утро вечера мудренее.
Чураков, вместо того чтобы выйти, занялся на месте.
– Дозвольте, ваше благородие доложить.
– В чем дело?
– Сегодня утром, когда я собирался выезжать из Меджингерта, слышал, что у Бардуса что-то неладно.
– Как так неладно? – спросил я удивленно.
– Поговаривали, что турки взяли село Бардус и двигаются к Бардусскому перевалу.
– Когда ты покинул Сарыкамыш?
– Позавчера вечером, там было все спокойно, и никакого разговора о турках не было.
– Вот что, Чураков, все эти слухи, возможно, просто тыловая болтовня. Иди, брат, спать.
Я не придал большого значения словам унтер-офицера, но они все-таки навели меня на размышления. Если пущенный слух имел под собой основание, то удивляться этому нечего было, так как впереди Бардуса у селения Качагана, насколько приходилось слышать, у нас не было сплошного фронта. Эта полоса только наблюдалась нашими мелкими отрядами, и противнику представлялась возможность пройти ее незаметно небольшой партией, включительно до Бардуса. Наконец, если это и произошло, то вопрос заключался лишь в ликвидации прорвавшихся.