В моей памяти лишь бесполезные вещи. Я слышу: мать Боба Дилана изобрела канцелярский корректор; что если в одной комнате двадцать три человека, то с вероятностью пятьдесят на пятьдесят у двоих из них совпадут дни рождения. Никого не волнует, правда это или нет. Этот хлам в моей голове завернут в банные полотенца. Сквозь них не просачивается ничто другое. Я разбираю вещи, которые позже использую в рассказах: поцелуй сквозь хирургическую марлю; бледная рука, поправляющая парик. Я зафиксировала эти движения такими, как есть, без всякой ретроспективы. Более того, я не знаю, почему воспоминания кажутся нам важнее, чем реальность.
Это нормально и допустимо, я скажу, что останусь на ночь. И кто мне сможет возразить?
В ходе эксперимента, та шимпанзе родила детеныша. Представьте, в каком восторге были ее тренеры, когда она сама, без единого намека, написала новорожденному: «Малышка, пей молоко», 2Малышка, играй в мяч». А когда ее детеныш умер, мать стояла над телом, и ее морщинистые руки, двигаясь с животной грацией, одно за другим выводили слова: «Малышка, давай обняться, малышка, давай обняться, говорить сейчас на языке горя».
Посвящается Джессике Вольфсон.