На кого похож Арлекин

Ты сидишь на предпоследней парте, грызешь кончик карандаша. Я стараюсь не смотреть в твою сторону, но у меня это плохо получается — и всякий раз обрывается сердце. Боже, как разит апельсином: Раскрываю классный журнал и начинаю алфавитное знакомство. Ошпарило меня на букве «Б» — когда я произнес «Белкин Денис», ты встал, как-то растерянно улыбнулся и поправил выгоревшую челку (рукава коротки, воротник рубашки не отглажен, мальчик запущен как заброшенный сад, но какие глаза с морской зеленью, улыбка с ямочками на щеках, какой теплый взгляд, какой свет вокруг!). Белкин Денис, Белкин, Белкин. Белка. Бельчонок. Белое. Я повторял про себя эти слова до тех пор, пока звуки твоего имени не утратили звуковую оболочку и не стали чистой музыкой. Маленький воображаемый бельчонок прыгал с тех пор по классу, сидел у меня на плече, перескакивал с подоконника на пыльную пальму в углу, выпрыгивал в форточку, скакал по осенним деревьям и опять возвращался. Совсем ручной, добрый и солнечный зверек. Такая же подвижность и стремительность была в тебе — в разлете соболиных бровей, в жестах и движениях. Ты не мог спокойно сидеть на одном месте, постоянно вертелся, играл карандашом или ручкой, переминался с ноги на ногу у доски, не зная куда деть руки, одергивал короткие рукава школьного пиджака, поправляя беличью челку. Вокруг тебя сыплет искрами наэлектризованное игровое поле, и я боюсь приближаться к тебе — мне кажется, что меня может убить мощным разрядом веселого электричества. Природа поставила вокруг тебя бы защитный блок, и я соблюдал нейтральную полосу отчуждения. Не сочтите меня параноиком, но хотелось надеть солнечные очки, глядя на Дениса — столько в нем было света. Я помню радугу, огни святого Эльма вокруг светлых волос, мокрую зелень глаз, мальчишескую загорелую шею и засаленный белый воротничок. Такая же аура сияла вокруг жителей страны Гипербореев, и мальчик из Атлантиды врывался в мои фантазии на резвом дельфине, в кристаллическом венце. Бедные юноши в туниках, навощите свои доски, возьмите стило и записывайте под диктовку мою историю.

Напротив его фамилии в классном журнале Алиса поставила красную галочку, как бы посмертно понуждая меня обратить внимание на Дениса. Любую информацию о тебе я стал выуживать как опытный оперативник. Я дошел до таких безумств, что даже перефотографировал в школьном архиве твое личное дело и медицинскую карту. Я определенно сходил с ума. И однажды, когда все мальчишки ушли играть в футбол, переодевшись в классе, я снял со спинки стула твой серый джемпер и поднес его к лицу, забывшись в блаженстве родного запаха и тепла. Это был твой запах, запах дикого Маугли, смешанный со сладким дешевым одеколоном и спортивным потом. В середине века меня наверняка бы кастрировали, ибо я предавался по вечерам изнурительным мастурбациям, мысленно моделируя твой образ в разнообразных эротических фантазмах.

Мои уроки были вдохновенными, потому что я проводил их только для тебя, стараясь готовиться к ним так, словно был воспитателем наследника Престола. Это были мои богослужения, моя лебединая песня. Мы не изучали, а праздновали литературу! Да, это было пиршество поэзии и красноречия. В процессе литературной программы я ставил тебе закамуфлированные капканы, хитроумные сети и ловушки, исследуя тайные уголки твоей души — и это при том, что я не имел никакого права на твою душу. Впрочем, равно как и на твое тело. В этом смысле учительская профессия ущербна и даже богопротивна — педагоги считают, что имеют сомнительное право «формировать душу», и часто неуклюже вторгаются в хлюпкий мир ребенка, разрушая его домики из разноцветных кубиков и разгоняя оранжевые облака. Я же просто хотел изучить твое игровое пространство и принять правила твой игры.