На кого похож Арлекин

Я почему-то более всего боялся увидеть именно их глаза. Рафик стал нервозно возиться с зажиганием, а я уповал только на Господа. Я как мог успокаивал Дениса, который спросил, собираются ли волки нападать на нас. Нет, Денис, волки не нападают на человека, волки просто очень любознательные, они как собаки. А может быть, они и вправду не собираются нападать? Только бы не сделать какой-нибудь ошибки, но как владеть такой ситуацией? Господи, что делать, что же делать? Рафик, милый, заводи мотор: Рафик, они ближе: Боже, какой ужас. Я почему-то вспомнил Преподобного Серафима Саровского, который кормил сухарями дикого медведя в своем скиту: Неожиданно простое решение пришло в голову — меня в буквальном смысле осенило! Я попросил у Рафика спички или зажигалку, он же посмотрел на меня как на придурка, решившего выкурить перед смертью свою последнюю сигарету. Слава Богу, сам Рафик был курильщиком. Если бы он бросил курить, я, может статься, уже не писал бы эти строки. Мне был нужен открытый огонь. Они боятся огня! Пламя задувал ветер, но с помощью Дениса мне наконец удалось поджечь свой шарф. Фокус сработал! Увидев огонь, волки остановились! После того как сгорел цветной шарфик Дениса, Рафик вымочил бензином свою шерстяную шапочку и бросил горящий шар на лед. Волки неуверенно отступили, а потом, вслед за вожаком, развернулись и стали удаляться — медленно и гордо, как все хищники. Мы ликовали. Снегоход по неписаному закону, конечно, сразу же завелся. Денис прыгал от радости и хлопал по спине глупо улыбающегося Рафика… Это происшествие не было простой случайностью.

«Во-первых, луна в Скорпионе. Я уж молчу про Плутон и Марс,

но Ювелир знает, где спрятана жемчужина; я видел всполохи

огня под волжским льдом — место было выбрано с большой

проницательностью. Под луной катались на коньках клоуны и

кидались снежками — это были даже не снежки, а что-то

кулинарное, в сахарной пудре. Мальчик, надо заметить, видел клоунов, и официант на снегоходе „Буран“ (выпуска 1979 года)

накануне видел меня во сне. Я повесил ему на шею ожерелье

из мороженых вишен с волчьим клыком. Официантный пианист

также был транспортирован в мечеть девятнадцатой зоны в

сопровождении Трубача и двух Монголов (к слову сказать, у

них хвосты волчьи на шапках): О настороженном Найтове

мне писать вообще лень — козел натуральный. Судите сами —

я двадцать лет (!) готовил им мученическую смерть, уговаривал и задабривал бессердечных игв, скармливал им контробан-

дный гаввах тоннами. Наконец получил разрешение, приготовил

поэту с мальчиком третье рождение в Швейцарии, а он Серафиму

Саровскому молиться стал! Идиот, совершенный идиот — волков

испугался!.. Сидят теперь за Волгой и пьют водку от радости, не зная, какого подарка лишились. Такой подарок, такой

огромный! Что ж, плод упал на землю, будем ждать следующей

осени и нового урожая, новой земли и нового неба. Какой,

однако, ливень был вчера в Нью-Йорке! Пастух гнал черное

облако на Флориду. Мне страшно, мне очень страшно. Это

просто страх. В сущности, существуют только две эмоции:

любовь и страх, остальные — производные. Меня вызывают в

Тибет. Писать заканчиваю, потому что в окно влетела сиреневая птица с тонким длинным клювом: Надо же, какой длинный клюв! Клюв немного загнут на самом конце, а ее когти

точно позолочены. Какая смешная, право, птица — чего

тут только не увидишь! И еще, напоследок, чтобы не забыть:

православие русской зимы это и есть главная причина т. н.

загадочности русской души: Боже, как все-таки трудно

писать на могучем русском языке — другое дело итальянский, а на русском — точно жернова вертишь или мебель передвигаешь. До встречи в эфире. Красный арлекин.»

…Дом издалека встречал нас горящим окном на втором этаже. «Это я лампу настольную включил, чтобы нам было веселее ехать на свет,» — прокомментировал Рафик. Мы въехали на широкий двор, оббили снег с одежды и вошли в темные покои разоренного «дворянского гнезда». Уют этой берлоге придавал только аромат свежезаваренного чая с мятой, расстилающийся по холодным комнатам — в напоминание, что в доме обитает кто-то живой. Здесь не было фамильных портретов, старинной библиотеки, пузатой мебели с позолотой, фарфора и канделябров.

— Были у меня часы напольные и стол, инкрустированный черепаховым панцирем, — сказал Рафик, приглашая нас в гостиную, — но не успел спасти вовремя — все спиздили, что можно. Этой зимой в округе всех дачников обчистили: Вот в такое время мы живем. Одно утешает, что душу украсть не так просто. Вообще, здесь много было антиквариата, да бабка моя после войны все продала городскому театру — по дешевке тогда у нее все взяли, для чеховского репертуара. Ну а то, что уцелело, я к себе перевез, а сейчас для меня это «поместье» — просто убежище от житейских бурь. Только есть опасность спиться в одиночку, надо бы хоть собаку завести. Правда, соседи тут летом веселые — художники из Москвы. И еще, Андрюшка, тут один молодой фермер: ну нет слов, полжизни за ночь!