На корабле полдень

— Ну, например, там какие-нибудь клоны могут болтаться… Сектанты… Так порасспросите их. Они теперь снова шелковые стали, с голодухи-то… Ну а если по столовой горе будут топтаться шагающие танки чоругов, то, сам понимаешь, поделать вы всё равно ничего не сможете, ноги в руки и — фьюить — на орбиту!

Я кивнул. «Фьюить» — это я умею.

После бассейна я забегал как подсоленный заяц. (Уж и не знаю, кто этого зайца солил. Но припоминаю, что именно это выражение обожала моя сестрица Полина, ныне — жена легендарного авиакосмического конструктора Эстерсона.)

Вначале я понесся в авиатехнический дивизион, облекать общо поставленную Меркуловым задачу в конкретные литры, килограммы, пусковые блоки ракет и боеукладки снарядов.

Затем побежал на камбуз и в медчасть — мне нужны были сухпайки и медпакеты.

Конечно, им можно было позвонить по внутренней связи и тем сэкономить себе время. Но ваш Пушкин, друзья, был стреляным воробьем. Я прекрасно знал, что самая короткая дорога — знакомая, а самый быстрый вариант сделать что-то важное, как правило, не связан с телефоном. А связан он с личной явкой: «Здравствуйте, дорогие, как дела у вас тут?», «Привет, мужики, проблемка одна есть…» И тому подобное.

Уже по пути я сообразил, что не знаю тактических характеристик истребителей «Громобой», на которых полетят два меркуловских протеже. То есть получалось, что никакое серьезное планирование вылета невозможно без знакомства с этим его Дофиновым, которого я только что пообещал во всем слушаться…

Соответственно, я отправился выполнить свой предполетный долг командира.

Мой планшет послушно выдал местонахождение искомого пилота. Старший лейтенант С. М. Дофинов, 23 года, представленный мерцающей розовой точечкой, находился в… ларьке военторга.

«Ну хоть не в пивной…»

Как показала личная явка, в ларьке военторга Дофинов покупал себе носки.

Несколько секунд я прикидывал, с чего начать разговор, чтобы он сохранил хотя бы подобие непринужденности.

«Ну как носки, удобные?». Нет, глупость какая-то. «Вместо удобные, может, спросить, про „чистые“?»

Или так: «Почем носки ноне?» Еще глупее, в духе пьяного Егора Кожемякина.

«Зачем вам носки, Дофинов, мы же сейчас на Глагол летим, вы разве не знаете?»

В общем, я подошел к пилоту, который оказался чернявым дылдой с татарскими бровями-полумесяцами (марсианин?). Взглянул ему в глаза, протянул руку для рукопожатия и сказал:

— Здравствуйте. Я — Пушкин. Комкрыла Меркулов приказал нам с вами отправляться на Глагол.

— Он сказал мне уже, — как-то не по-военному вальяжно бросил Дофинов.

Мы перешли в одну из операционных комнат, где имелось всё необходимое для планирования боевых вылетов.

Дофинов ловко извлек из угловатых клонских ящиков голограмму Глагола, а заодно все разведданные по ягну с чоругами и, орудуя лазерной указкой, прочертил наш маршрут.

Он показался мне до неприличия простым: едва заметно искривленная дуговая траектория, начавшись на стартовых катапультах «Эрвана Махерзада», с размаху врезалась в поверхность Глагола, километров за триста от лагеря имени Бэджада Саванэ. После чего извивной змейкой убегала к конечной точке назначения.

Выглядело всё это так, как будто, по гениальному замыслу Дофинова, мы должны были сперва вдребезги разбиться о планету, а потом пойти к лагерю пешком.

— Вы, должно быть, шутите? — Нахмурился я. — Где и как, по-вашему, мы сбросим скорость и неужели вы в самом деле предлагаете пройти весь космический участок маршрута без обманных маневров?

Дофинов даже хрюкнул от удовольствия — видимо, был готов к такой реакции.

— К сожалению, в космосе барражи чоругских планетолетов за счет применения сверхманевренных беспилотных дископтеров обладают перед нами качественным превосходством в маневре. Грубо говоря, как мы ни фигуряй в диапазоне между третьей и первой космической скоростями, они почти наверняка нас перехватят. Числом мы их тоже не задавим — потому что числа у нас нет… Наша единственная надежда — скорость! Мы пойдем к Глаголу с интерстелларной скоростью. Всю ее придется погасить в атмосфере. А хвостик в три-четыре километра в секунду сожрет «трешка»…

— «Трешка»? — Мои брови вопросительно взметнулись вверх.

— «Трешка», да. Так называется одна из новообразованных аномалий Глагола. Открылась, как говорят, в конце июля. Большая, пять километров в поперечнике. Официально называется грас — гравимагнитный стационар. Вредная ужасно… Радиация, — Дофинов зачем-то потер предплечья ладонями, как будто от радиации люди зябнут. — Но самое удивительное, что после каждого захода в гравимагнитный стационар в костях и тканях человеческого организма прибавляется столько изотопа углерод-четырнадцать, сколько за три года обычной жизни. Притом неважно, попадаешь ты в «трешку» на десять минут или на десять часов.

— А если на десять лет?

Дофинов снисходительно улыбнулся.