На краю

— Под началом, под его началом, — повторил Стародубцев. — Однако побили нас японцы. Возле селения Палево командира нашего пронзило пулей в правый бок. Он сказал нам: теперь, ребята, спасайтесь, кто как умеет… Мы с моим товарищем Андреем Бирюковым, ратником Седьмой дружины, держались вместе. Вместе нас и оприходовали. Косоглазые первым делом наложили всем пленным на руку клейма и пригнали в карантинные сараи. Мы двое отчаялись на побег. Проползли ночью через водосточный канал, выбрались в город, раздобыли одёжу партикулярную. И смешались, значит, с мирным населением. Вместе с остальными людями подали прошение в японскую комендатуру о вывозе нас с острова. Как раз они начали сахалинцев в Де-Кастри переселять. Первый пароход уже ушел, все ждали второго. А ребята наши в плену сидят! Мы без бумаг, на руках клейма — вдруг нас узнают? Голову срубят и всех делов. Да… Японцы облавы делают. Мы, чай, с Андрюхой такие не одни были. Как не попались? До сих пор вспомнить жутко… А потом еще хлеще пришлось вытерпеть. Приходим мы с другими на пристань, а там переводчиком японец, что был до того в магазине Бородина приказчиком. И меня, и Андрюху он знает в лицо! Как ссыльнопоселенцев, а не свободных обывателей. Обмерли мы оба. Очередь все ближе. Ноги ватные сделались, еле шагаем. Подошли, смотрим так жалко: не губи нас, мил человек.

Фон Бунге налил рассказчику вторую чарку, тот мигом ее опростал и продолжил:

— Надо вам сказать, что и в магазине будучи, тот приказчик к нам, ссыльным, благоволил. Добрый был, уж не знаю почему. И вот мы стоим перед ним в полной его власти. Рядом солдаты с ружьями, офицер с мечом. Одно слово — и нас прикончат. А парень глядит на нас со значением, очевидно совершенно, что он нас помнит. И всем своим видом показывает: дарую вам жизнь. Вот…

— Так и пропустил на борт? — поразился Алексей Николаевич. — Есть и среди них добряки?

— Есть. Один он такой, может, на целую Японию. Но мы весь свой век его будем благодарить. Так это еще не конец, ваше высокородие! На корабль-то мы прошли, а погоды нет. И ждали мы ее три дня. Извелись все. Из трюма на палубу подняться боимся. Вдруг кто еще нас узнает? Потом вышли в море. Подплыли к Де-Кастри, а там опять проверка. Уже вот сходня, там берег русский, а они документы смотрят и личность изучают. И снова нам свезло! Ступили мы с Андрюхой на нашу землю, и ну ее целовать. С того света, считай, вернулись.

Федор Федорович обратился к питерцу:

— Вот так настрадался наш герой, а не успокоился. Он ведь после всего пережитого обратно на Сахалин вернулся! Расскажи, Петр, и про это.

— А расскажу, — охотно согласился следопыт. — Андрей Бирюков не пошел, а я пошел. Потому — жалко же наших, кто на острове остался. Японцы их ловили и казнили. Даже в плен не брали, на месте прикалывали. Но сыскался в Николаевске храбрый человек. Тоже наш бывший сахалинец Диомид Вершинин. Он уже получил право жительства на материке, но с началом войны записался в охотничью команду при Николаевском крепостном полку. Когда стало известно, что наши партизанские отряды пропадают, или японцы их добьют, или они сами с голоду помрут, вызвался Диомид пойти к ним на выручку. Чтобы вывести с острова к своим. Как знаток Сахалина, он помнил про северный фарватер. Южный уже был у желтых в руках, а про северный, трудный, они не знали. И Вершинин с командой добровольцев пошел туда. Я, значит, с ним напросился. Вот…

Тут уже Лыков налил герою чарку.

— Благодарствуйте, — с достоинством ответил Стародубцев. — Было нас семнадцать человек, Вершинин главный. Высадились мы на Тенге и пошли на юг. Холодно, пусто, вокруг ни души. И постоянно рискуем нарваться на вражеский дозор. Но Диомид идет, не унывает и нас подбадривает. Двести верст мы так прошли! И отыскали партизан. На тринадцатый день — отряд Новосельского, а на пятнадцатый — штабс-капитана Быкова. Голодные, оборванные, простуженные… Чуть живые они, готовы уже были помереть, а иные и сдаться. Вершинин как следопыт отыскал тайники, которые в тайге спрятали еще весной по приказу начальства. На случай этой самой партизанской войны. Пятнадцать кулей муки там было и бочка солонины. Очень эти припасы выручили наши отряды. От голодной смерти спасли. Да…

— Вывели вы их с острова? — сочувственно поинтересовался командированный.

— Всех, почти двести душ. Василий Петрович Быков, храбрый и всегда к каторжным вежливый, очень нас благодарил. Потом власти хотели за этот подвиг Вершинину денег дать, а он отказался. Гордый. Не хочу, говорит, за спасение христианских душ, боевых товарищей, презренное злато получить. Мне приятно, что Бог сподобил их выручить — вот моя награда.

— Ни копейки не взял, — подтвердил фон Бунге. — Диомид Вершинин был за свой подвиг Высочайше помилован, восстановлен в прежнем чине урядника и вернулся в Первый Верхнеудинский казачий полк. Может, и по сию пору там служит — того уже не знаю. Медаль принял, пятьдесят рублей взял, кои всем воевавшим дружинникам полагались. А сверх того ни-ни.

— Петр… как тебя по отцу? — приступил к главному Лыков.