На краю

— Из ложно понимаемого гуманизма, — угрюмо предположил Григорьев. — Добренькие они там, во Владивостоке. Рассуждают так: злодей и без того наказан, отбыл каторгу, теперь ссыльный, тащит груз прежних грехов. А мы ему усугубим участь. Жалко. Давайте смягчим. Но он ведь человека зарезал, умышленно! Как же так? В результате суровые мужики, коренные сахалинцы, распускаются от безнаказанности окончательно. Больше половины преступлений остаются нераскрытыми. Хотя обыватели всегда знают, кто и за что убил. Но молчат, в полицию не сообщают. Боятся. Его выдашь, а он получит полтора года и потом вернется. Или сбежит. Или его сообщники отомстят, причем страшно, с изуверством. Таких случаев десятки, и люди запуганы. Поэтому отыскать вашего маньяка будет непросто. Только кажется: тысяча семьсот тридцать ссыльных на одиннадцать тысяч населения. А попробуй скажи им слово поперек. В прошлом году сожгли избу поселенца Игошина в Оноре, со всем семейством. Дал свидетельские показания на Подлегаева, знаменитого здесь убийцу. И вот страшный итог… Жена, дети — семеро сгоревших заживо. Так что поиски Чумы могут затянуться. Аж до весны, если смотреть правде в глаза. А весной он ускользнет на материк, и ищи его по всему Приморью…

Глава 14 Последний из банды Погибельцева

Два дня прошли в поисках маньяка по всему русскому Сахалину. Лыков в них не участвовал. Он разбирал архивы, сопоставлял, думал — и заодно отдыхал. Из Владивостока ему переслали телеграмму от Белецкого. Директор департамента требовал скорейшего возвращения двух сыщиков в Петербург. Алексей Николаевич был сторонником старого принципа: держи начальство в ежовых рукавицах! И потому отбил короткий ответ: дело вот-вот завершится, скоро будем…

В действительности конец трудного дознания был не определен. Зима, почти полное отсутствие дорог на острове, запуганность жителей, нехватка секретной агентуры, спайка бывших каторжан… У Чумы, по догадкам сыщиков, оставалось еще около десяти тысяч рублей. Огромные деньги для здешних мест. Год можно прятаться, и еще хватит на выпивку с закуской.

Статский советник сидел в теплом губернаторском доме и на правах старшего в команде думал. За удобства проживания приходилось платить. А именно выслушивать речи хозяина и терпеть перепады его настроения.

Сперва Григорьев заявился к гостю в веселом расположении духа. Он принес бумагу и сказал:

— Хотите посмеяться? Вот, зачитываю рапорт полицейского стражника Тарасюка. С сохранением орфографии!

И забубнил нарочито чугунным голосом:

— «Прошу ваше превосходительство выдать мне левольверных патронов по возможности. Так как во время командирования меня в селение Погиби в то время у меня левольверных патронов малое количество состоялось, почему и прошу выдать мне левольверных патронов». Каково? С такими служаками и приходится иметь дело. Я распорядился, выдадут ему двадцать пять штук.

Через два часа губернатор снова пришел, но уже в дурном настроении. Он зло заговорил о Сахалине:

— Проклятое место! Шестьсот верст с севера на юг, и везде одно и то же. Область! Смех один… По площади — уезд, а по населению едва-едва волость. Девяти тысяч не наберется, если исключить автохтонные народы. А в Карафуто[92] шестьдесят тысяч жителей. Собирают в год восемь миллионов рублей дохода, в пересчете на наши деньги. На одном только лесе. Все шпалы на железных дорогах Японии сделаны из сахалинского дерева. Рыбу вот никак не научатся солить, перерабатывают в дешевый тук. Когда научатся, вообще озолотятся. А мы? Из Петербурга власти пытаются наладить здесь сельскохозяйственную колонизацию. Когда нужно концессии развивать, промыслы. Но для этого необходимы рабочие руки, а где их взять? Переселенцы и рабочие не едут. А старожилы ждут манифеста, чтобы сбежать отсюда. Мой предшественник Валуев предлагал переименовать оставшиеся у нас пол-острова в Невельской уезд и включить его во вновь создаваемую Охотскую область. Чтобы само зловещее слово «Сахалин» исчезло с карты России. Да воспротивился тогдашний генерал-губернатор Унтербергер. Он опасался, что, убрав старое название, мы тем самым навсегда закрепим потерю южной части острова для державы. И решили из этих соображений не менять…

— А что, есть возможность, по-вашему, когда-нибудь вернуть утраченное?

Григорьев пожал плечами:

— Когда-нибудь, при изменившихся обстоятельствах — почему бы нет? Только японцы без боя не отдадут, придется опять воевать с ними. Надеюсь, тогда на наше место приедут другие люди, которые полюбят эти места. Ведь красивая природа, горы, тайга…

И пошел понурый прочь, но вдруг вернулся:

— Что еще хотел сказать! У японцев в Карафуто очень большой штат администрации. Тысяча чиновников! Все доходы, собираемые на месте, уходят на их содержание. А у меня в канцелярии сидят три человека. И как управлять областью при столь малом количестве людей?

Визиты губернатора мешали думать, сбивали с мысли. Но Лыков крепился. Ему нужно было принять верное решение.