– Да так. Просто он слишком много спрашивает. Все пытается что-то раскопать, сейчас поменьше, а когда только приехал, прямо всюду совал свой нос. Почти как вы.
– В самом деле? Мне кажется, он просто хочет стать своим парнем.
– Думаете? Как по мне, слишком уж усердствует. Как будто хочет что-то доказать. И есть еще один момент.
– Что еще за момент?
Брайан наклоняется вперед, хотя в баре шумно и никто не обращает на нас ни малейшего внимания.
– Может, это ничего и не значит, но помните ту ночь, когда вы приехали? Он попросил сказать вам, что ехал от меня, когда на вас наткнулся.
Несмотря на огонь в камине, меня внезапно пробирает озноб.
– И?..
– Это неправда, – качает он головой. – Мы с ним в тот день вообще не виделись.
18
Родители Зои живут на окраине Молби, все в том же доме, из которого исчезла их дочь. Я выезжаю после завтрака, никому не сказав, куда направляюсь. Снова сесть за руль очень приятно, несмотря на беспокойство из-за предстоящей встречи. Бледные лучи утреннего солнца пробиваются сквозь жидкую облачность, и в памяти вдруг всплывает другое утро, видимо незадолго до гибели Дейзи. Мы с ней сидим на скамейке на утесах, неподалеку от Блафф-хауса. Близится рассвет, мы не спали всю ночь, шатались по округе, болтая, куря и глядя на море. А потом появилось солнце: сперва сияние, затем узенькая каемка золотого диска над горизонтом. Рождение нового дня, тогда оно казалось таким важным – как новый год, новое тысячелетие. Новое начало. Но что мы с ним сделали? К чему пришли?
Усилием воли я отгоняю эту мысль и концентрируюсь на дороге. На въезде в Молби трасса изгибается, пересекая реку. Далеко позади в утреннем свете темнеют монастырские развалины. Через минуту-другую навигатор сообщает, что я на месте.
Домик у родителей Зои совсем маленький, годов, я бы сказала, тридцатых постройки, с грубо оштукатуренным фасадом и запущенным садиком, подступающим вплотную к входной двери. В холле горит свет, на моих глазах зажигается окно в соседней комнате. Женщина отдергивает штору и с любопытством глядит на мою припаркованную машину. Судя по всему, это мать Зои. Я вылезаю из машины, подхожу к дому и нажимаю кнопку звонка.
Изнутри не доносится ни звука, но в следующее мгновение дверь распахивается. На пороге стоит мужчина в джинсах и серой толстовке с капюшоном. Он уже начал лысеть; остатки волос, подстриженные совсем коротко, открывают взгляду бугристый череп. Я протягиваю ему руку:
– Здравствуйте.
Он не отвечает на мой приветственный жест.
– Нам ничего не надо, спасибо.
– Я ничего не продаю…
Он явно намеревается закрыть дверь. Наверное, решил, что я из какой-нибудь религиозной общины вроде «Свидетелей Иеговы» или собираю подписи за очередного политика.
Из глубины дома слышится женский голос:
– Кто там, милый?
– Миссис Персон? – зову я, прежде чем мужчина успевает захлопнуть дверь у меня перед носом.
Появляется его жена:
– Откуда вы знаете мое имя?
Она моложе мужа, на ней мешковатая толстовка и обтягивающие джинсы. Сходство с дочерью бросается в глаза.
– Что вам нужно? – настораживается она.
– Меня зовут Алекс, – тараторю я. – Я приехала из Блэквуд-Бей.
– Да ну! А нам-то что за дело?
– Я хотела поговорить с вами о Зои.
По лицу женщины пробегает судорога боли, но она немедленно подавляет ее.
– Да неужели? – с неприкрытой враждебностью цедит она. – Знаете что, катитесь вы к черту.
– Я не журналистка, я не хочу вам докучать. Не могли бы вы уделить мне всего десять минут?
Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но я не даю ей:
– Пожалуйста! Я боюсь, с девушками творится неладное…
– Что?
– Дайте мне десять минут, и я все объясню.
Она колеблется, затем чеканит:
– Пять минут, и ни секундой больше.
Я благодарю ее.
– Можно мне войти в дом?
– Нет. Выкладывайте прямо тут.
Отец Зои делает несколько глубоких вдохов.
– Милая, – произносит он, – на улице холодно. Давай впустим девушку в дом.
И снова она сверлит меня взглядом, но потом смягчается. Я иду следом за ними в гостиную.
– Садитесь.
Она указывает на кресло. От комнаты веет уютом: старомодный телевизор, сервант, фарфоровые статуэтки. Хозяева бок о бок усаживаются на диван. Возникает ощущение, будто у меня берут интервью. Или допрашивают.
– Давайте выкладывайте.
Я открываю рот, но меня перебивают.
– Меня зовут Шон, – произносит отец Зои. – А это Джоди.
Признательно киваю, но мать Зои будто не слышала слов мужа.
– Вас, наверное, уже тошнит от всех, кто задает вопросы…
– Что есть, то есть, – отзывается Джоди.
Я скашиваю глаза на Шона. Он покусывает губу. У меня вдруг мелькает мысль: то, что я поначалу приняла за пренебрежение, может на самом деле быть страхом. Но кого он боится? Не меня же.
Он поворачивается к жене:
– Дай ей сказать, милая.
Значит, и не ее. Джоди сверлит меня взглядом.
– Я приехала сюда снимать фильм. Но честное слово, он будет не про Зои.
– Про что же тогда?
Я кратко объясняю, памятуя об отпущенных мне пяти минутах.
– И какое же отношение все это имеет к нам? – интересуется Джоди, когда я умолкаю.
– Понимаете, я со всех сторон слышу, что сначала Дейзи совершила самоубийство, а позднее и Зои сбежала…