На краю бездны

– Не буду. Это еще что за?..

Она на секунду приспускает капюшон, и я узнаю лицо.

– Шевелись давай, – произносит она уже не так резко, хотя и не ласково. – У нас мало времени.

24

Лиз бешено гонит машину, как будто ее преследуют. Она отрывается от руля, чтобы переключить передачу, и я вижу, что ее рука дрожит. Лиз отпускает сцепление, и мотор ревет. Неужели она напугана не меньше моего?

– В чем дело? – срывающимся слабым голосом спрашиваю я. – Куда мы едем?

Лиз молчит. Она нервничает, она явно на пределе. Может, она действует против собственной воли, ее заставили подкараулить меня и куда-то отвезти?

Или к кому-то. Все мое тело звенит, как струна, по спине, несмотря на холод, струится пот. Я в панике. Я тянусь к дверце, но пальцы не слушаются, я не смогу даже взяться за ручку, да и вообще, что я сделаю? Выпрыгну на обочину и буду надеяться, что приземление в заросли вереска окажется мягким?

Мне вспоминается мертвая овца. Ее вывалившиеся наружу кишки и натекшая на асфальт лужа крови.

– Лиз?

В моем голосе против воли слышится страх.

Машину заносит. Не слишком сильно, но дорога узкая, в ширину чуть больше автомобиля, с кюветами по обе стороны. Что она намерена делать? Может, меня кто-то поджидает? И снова перед глазами встает мертвая овца.

– Просто заткнись, понятно?

Она бросает взгляд в зеркало заднего вида. Позади маячит свет фар, нас нагоняет какая-то машина, и Лиз прибавляет газу. Даже перед перекрестками она едва притормаживает, проезжая их на полном ходу. Впереди на многие мили нет ничего. Ничего, кроме унылых торфяников.

Мы пересекаем невысокий каменный мостик, и моя рука снова тянется к дверце. Костяшки у меня побелели.

– Даже не…

Угроза, если это она, повисает в воздухе.

Она съезжает с главной дороги на совсем узкий проселок, а с него на утрамбованную площадку и глушит двигатель.

– Идем.

Бескрайняя пустошь в сером вечернем свете кажется призрачной, но, кроме нас, никого не видно. Лиз шагает впереди, и я машинально вытаскиваю из кармана джинсов телефон. Он уже снимает, хотя я не помню, чтобы включала камеру. В ближайший момент мне ничто не грозит.

Она доходит до невысокой каменной оградки и двигается вдоль нее, затем неловко перебирается по мосткам, перекинутым через стену, на другую сторону и устремляется к одинокому дереву, стоящему вдалеке посреди поля. Я могу различить лишь смутный силуэт. Кажется, это тис. Дойдя до него, Лиз оборачивается и делает мне знак подойти.

Меня раздирают противоречивые чувства, но желание все выяснить и заснять побеждает, и я трусцой бегу к ней. Под корявым деревом на земле лежит букет в целлофановой обертке, перетянутой резинкой. Белые цветы пожухли. Они мертвы. Лепестки по краям все бурые, точно в пятнах никотина.

– Это еще что такое?

– Могила.

В ее лице происходит неуловимая перемена, оно смягчается – или это игра света и тени?

– Той девушки, – шепчет она. – Которая пропала.

– Дейзи?

Лиз отшатывается, точно от удара, и я тоже вздрагиваю. Все мое тело напрягается, и я втягиваю голову в плечи, будто пытаюсь съежиться и стать совершенно невидимой.

– Нет, – говорит она. – Сэди.

– Но она сбежала. Ее видели живой.

– Нет, – качает головой она, и меня бросает в дрожь.

Тут, на возвышенности, дико свищет ветер, изгоняя из головы все мысли.

– Тогда что с ней случилось?

Лиз раздумывает, а когда все-таки отвечает, ее слова вырываются, как рыдание:

– Она здесь.

Земля уходит у меня из-под ног, хотя это никак не может быть правдой. Она печально качает головой, не поднимая на меня глаз.

Этого не может быть, хочется мне воскликнуть, но я не могу рисковать разоблачением.

Она привезла меня сюда, чтобы что-то рассказать, но, похоже, сейчас просто не в состоянии этого сделать.

– Лиз, что вы такое говорите?

Она открывает рот, но каждое слово срывается с ее губ как вздох, как свидетельство поражения, и она, кажется, просто сдувается на глазах, словно схлопываясь, оседая, как разрушенный дом.

– Я не знала. Честное слово.

– Чего не знала?

Она пропускает мой вопрос мимо ушей. Ее голос опускается до шепота.

– Он сказал, что никогда не хотел причинить ей зла.

– Кто? Кто сказал? Кому причинить зло?

Она оглядывается и смотрит на машину. Куда угодно, лишь бы не на меня.

– Мой отец, – шепчет она.

Ее отец? Я заставляю себя вернуться в прошлое. Ни его, ни ее саму вспомнить я не могу, как ни стараюсь. Сколько ему тогда было? Сорок? Пятьдесят? Но я могу его представить. Я понимаю, о чем она говорит. Видит бог, за свою жизнь я узнала множество таких «папочек» – обрюзгших, дряблых, от которых вечно несет попкорном пополам с вонючим дыханием; которые захлебываются слюнями, впопыхах расстегивая свои ремни и спуская брюки.

Но все это было позднее, уже после того, как я сбежала. Здесь ничего такого не произошло, в этом я совершенно уверена. По крайней мере, если и произошло, то не со мной.

– Хотите сказать, что ваш отец убил Дейзи?

Я оговорилась случайно, но отмечаю, что Лиз не поправляет меня.

– Он уверял, что не убивал ее, – качает она головой, – но…

– Но как-то причастен?

Она молча кивает.

– А в полиции что сказали?

– Он никогда не сообщал им о том, что знал.