На краю государевой земли

— Вот, Вражина, как запугал-то! — пробормотал Федька.

В животе у него что-то смущенно заурчало, будто замурлыкал кот, и стали быстро холодеть руки и ноги. Его передернул озноб. Не от холода, хотя и было холодно, лязгнули зубы, как бывает, когда закупаешься летом, в жару-то, на речке…

Ко двору конного казака Ефремки Фомина он шел не просто так, не с кондачка. Ефремка был мужиком тороватым, двор держал в исправности. Полон был зерном у него и амбар. Завел он и заимку, затеял было бортничать, потом бросил, перешел на пасеку. Так было прибыльнее, и не надо было таскаться по тайге. Сил хватало на все, казак был дюжий. Вот разве что из острожка по государеву делу не поднимешь. Тут же слезно: обнищал, меж дворов скитаюсь… Это он-то?! Ругался с ним и атаман, и воевода: ничего не помогает…

Почему Федьке запало в голову, что кот прячется у Ефремки? Он мыслил прямо, так: раз амбар большой, то и укрыться есть где…

И вот сейчас, в сумерках уже, чтобы Ефремка не подумал что-нибудь лихого, он перелез через забор и тихо позвал хозяйскую сучку:

— Карька, Карька!

Ее он прикармливал несколько дней, чтобы она привыкла к нему.

Карька выползла из-под крыльца и подошла к нему за подачкой, повиливая хвостом. Федька сунул ей обглоданную кость, которую своровал из чугунка у матери. Карька взяла ее, отошла от него и принялась за дело.

Он же подошел к амбару и затаился, стараясь разобрать, что происходит в избенке у Ефремки… Оттуда доносились какие-то голоса: спокойные, тихие…

В темноте стукнула щеколда, дверь амбара легонько скрипнула, приоткрылась.

Карька глянула на Федьку одним глазом и стала грызть свою кость дальше, как бы говоря: мол, давай, разрешаю, ты свой человек.

Федька прикрыл за собой дверь и оказался в кромешной темноте. Со всех сторон к нему подступила тишина, да такая, что стало слышно чье-то дыхание — с хрипотцой. Он вздрогнул, испугался, но тут же сообразил: да это же он сам, еще не отошел от простуды… Протянув вперед руки, чтобы не наткнуться на что-нибудь, он шагнул вперед…

В амбаре крепко пахло дубленой кожей от лошадиной упряжи и подседельных потников, густо несло дегтем и еще чем-то… Солодом!.. Унюхал он и едва различимый аромат от пчелиных сот: тянуло откуда-то из-за стенки… А вот что-то зашуршало, как будто скреблись мыши… Да какие мыши! Здесь же рядом Вражина! Собаки, и те забились по щелям, мужики носа не кажут из изб… А тут — мыши!.. Нет, это он — Вражина! Федька точно знает, животом чувствует.

Он переступил еще шаг в ту сторону, на шорох — прислушался… Все было тихо… Нет! Опять кто-то заскребся!.. Когти — когти пробует! Точит, почуял, что это Федька добрался до него… Это тебе не мужики! Это Федька! Он не будет долго цацкаться с тобой…

Он сделал еще шаг туда же — на этот звук, застыл на одной ноге, услышав, как где-то, под самыми его ногами, кто-то заскребся сильнее… Побалансировав на одной ноге, готовый вот-вот завалиться набок, он сделал еще шаг вперед и провалился куда-то вниз, вскрикнув: «А-аа!»… Не успел он испугаться, как ударился обо что-то мягкое. И это мягкое и пушистое вывернулось из-под него с таким пронзительным визгом: «Мяу-у!.. Фырр-р!» — что у Федьки на голове торчком встали волосы, он завопил: «Ма-ама-а!» — и тут же оборвал вопль, словно кто-то вбил ему в рот кляп.

Карька, напуганная этим воплем, лениво взлаяла и опять стала смачно грызть свою кость, заработанную нечестным делом…

Когда Федька не вернулся к ночи домой, Дарья завыла, хватаясь за сердце.

— Кота, кота, зараза, пошел искать!

Иван сразу понял все, коротко бросил Васятке: «Айда!» — и вышел из избы.

Они зажгли факелы и двинулись со двора. За ними увязалась Дарья. Сунулась было и Маша, но Иван прикрикнул на нее:

— Сиди с Варькой! Не то и эту потеряем! Тоже пойдет искать кота!

Перво-наперво они зашли в избу к Важенке. И угодили как раз ко времени, когда атаман сидел за столом со своим семейством и ужинал при тусклом свете жирника.

— A-а, Иван, проходи! — поднялся атаман из-за стола.

— Проходите, проходите! — приветливо засуетилась и хозяйка, его жена Катерина, видя, что Пущины остановились у порога.

На дворе у атамана Васятка раньше никогда не был и впервые увидел весь его хоровод девок: мал мала меньше. Они уставились на него, именно на него, почему-то на него. И старшая, уже взрослая Зойка тоже глянула на него, опустила глаза и быстро спрятала под стол ложку, устыдившись чего-то.

Васятка отвел взгляд от красивого, ужасно красивого лица глазастой девки, с желтоватым оттенком кожи… А нос-то! Прямой, тонкий! Как у царицы!.. Он точно знал, что у царицы нос должен быть только такой и никакой иной… И лоб — высокий, непокрытой головы. Умница! Все говорят — умница… О Боже! Что-то ударило его под сердце, он почувствовал, что краснеет, как и Зойка. И он неуклюже подался назад, за Пущина, чтобы спрятаться там, за ним, в темноте.

— Спасибо, Катерина, в следующий раз как-нибудь, — сказал Иван. — Некогда. Вишь, Важенка, дело-то какое: Федька затерялся где-то.

— Кота, кота он пошел искать! — всхлипнула Дарья.