На краю неба

Они с Катей всегда чувствовали друг к другу особенную близость, которая после их первого секса еще больше обострилась — возросла и стала бесконтрольной. Катерина, наверное, ощущала то же самое. Только так он мог объяснить ее вспышки и резкую смену настроения. Темнота уравновесила их. До этого пугающая и недружелюбная она стала для них гостеприимной и понятной. Заключилась в целый мир, состоящий только из их запахов, прикосновений, вкуса ликера на губах.

Возбуждение делало Катю невероятно красивой. Сейчас он ее не видел, но помнил. Разгоряченную и шальную. Порывистую, но покорную. Наедине она становилась ему податливой. Он прикасался к ней, и она таяла, не замыкаясь и не скрывая своего удовольствия. Целовал ее — и сам сходил с ума от ее нежности. Желание, сидевшее до этого момента внутри сжатой пружиной, вдруг расправилось и электрическим током ударило по венам.

— Сказала, что переоденешься. — Под платьем обнаружил подаренное белье — узнал шероховатое кружево и россыпь холодных камней.

— Передумала.

Как хорошо, что передумала.

Ему весь вечер казалось, что, как только они останутся наедине, он первым делом снимет с нее платье и белье. Но получилось по-другому: захваченный новыми ощущениями, он не спешил. У него отняли зрение, сохранили только возможность чувствовать и осязать, переживая контраст между небрежной крупной вязкой шерстяного платья и виртуозным плетением тончайшего кружева.

Все у него забрали. Оставили только бездумное следование собственным инстинктам. Расстегивая пуговицы, словно отвоевывал желанное тело. Касаясь языком пылающей кожи, отнимал дыхание. Целуя мягкие губы, заставлял ни о чем больше не думать. И сам про все забывал.

— Подожди… — Катя прервала поцелуй и чуть отклонилась.

Хотела стянуть с него одежду. Ей тоже нужно его коснуться. Чувствовать под ладонями горячую кожу, а не ткань рубашки.

Чуть царапая, провела ноготками по шее, ухватилась за ворот, начала расстегивать мелкие пуговицы. Трудно они поддавались непослушным пальцам, но с несколькими удалось справиться.

Прижалась губами к шее, лизнула ямочку между ключиц. Когда поймала там бешеное биение пульса, что-то горячей волной прошло по ней, что-то истинное и настоящее.

Дима тронул ее лицо и приподнял за подбородок.

— Мятная девочка.

— Какая? — с трудом распознавала смысл сказанных слов.

— Мятная. От тебя мятой пахнет.

— Почему?

— Не знаю, почему. Пахнет мятой, и все.

Коснулся губ, замер в миллиметре, ловя дыхание и ожидая, пока ее рот приоткроется для поцелуя. Катя улыбнулась, разомкнула губы, выдвинула вперед кончик языка, чтобы почувствовать всю сладость, которую Дима ей даст своей лаской.

Все у них сегодня получалось тягуче, с особенным упоением они целовались, а она — как будто обладала какой-то тайной порочной опытностью. Но ничто, кроме желания получать удовольствие от занятия любовью, ею не руководило.

Возбуждение сделалось нестерпимым. Забыв про пуговицы и рубашку, Катерина в судорожном порыве прижалась к Диме.

— Димочка, я тебе хочу… очень сильно… я соскучилась… — Сквозь ткань брюк чувствовала его возбуждение.

— Замолчи… — Не знал, то ли ей рот закрыть ладонью, чтобы не говорила такого, то ли за руки хватать, потому что они уже взялись за ремень.

Находился в таком состоянии, что почти себя не контролировал. Боялся, что, когда получит ее голую, растерзает. У него вместо крови — лава.

— Что у тебя за ремень? Не могу расстегнуть, — проворчала она.

— Я тоже не могу это развязать, — дернул кожаный шнурок.

— С этим вообще нет проблем. — Сняла ремешок через голову и откинула платье себе за спину. Туда же через несколько секунд отправился бюстгальтер.

Дима сначала трогал ее руками. Гладил грудь. Спину вдоль позвоночника.

Затем начал целовать. Осторожно, словно боялся сделать больно. Потом крепче, замирая губами и грея дыханием. Слегка покусывал, зализывал раздраженные места языком. Сжимал губами напряженные соски, и тогда все ее тело простреливало болезненным удовольствием.

Опускаясь все ниже, проводил языком влажные дорожки по животу и ниже, у края трусиков. Когда его пальцы проникли под кружево, Катя подвинулась к краю, чтобы Дима избавил ее от белья. Он снял с нее трусики, и его горячие ладони замерли на ее бедрах. Знала, что именно он намеревался делать, ждала этого и не собиралась ничего стесняться.

Если какое-то время назад сама мысль о таких смелых ласках вызывала у нее смущение, то сейчас ничего подобного Катя не испытывала. Все смущение дотла сгорело в двухмесячной тоске. Она лишь глубоко вздохнула, крепче ухватилась за край стола руками, шире раздвинула ноги.

Сначала он целовал ее на внутренней стороне бедра, совсем рядом с промежностью. Потом коснулся языком там, где она больше всего хотела. И это прикосновение, легкое, почти мимолетное, обездвижило ее, лишило рассудка. Он продолжал ласкать ее между ног, доводя до безумства.