На краю небытия. Философические повести и эссе

«Слушай, отец. Оставь ты эту литературу, и так голова пухнет. У нас тут вопрос: ты мог бы написать для соседа доверенность на получение справок с твоих старых работ, до того, как ты попал в лагерь и на свой последний завод? Эту справку заверим без проблем. Вова заверит. Вова узнал, что ты имеешь право на отдельную однокомнатную квартиру как репрессированный. Но только надо собрать все справки о том, что ты в Москве жил до войны, надо все успеть в этом году».

Похожий на Крючкова, игравшего в старости простых советских рабочих, Эрнест Яковлевич пожевал губами и сказал: «Напишу, а ты заверь в домоуправлении». Сел к столу, вырвал листок из блокнота и написал несколько строк. Протянул мне: «Сходишь?»

Я знал, где наш ЖЭК, сто раз туда ходил, оформляя прописку. А с девушками оттуда я был в милых отношениях, принося то шоколадки, то жвачки, которые набирал за мелкие деньги во время случайных выездов в Европу. Поэтому его доверенность они мне заверили быстро. И я пошел по административным отделам тех заводов, где работал Эрнест, и ЖЭКам тех квартир, где он жил до ареста. Надо было доказать, что он был москвичом, когда его арестовали. Я обежал все его работы, чтобы собрать справки, что с 1918 года он работал в Москве. Но в 1938 году все оборвалось. С завода в 1936-м его отправили в Испанию. Там работал на аэродроме. Вернулся в 1938-м. Сразу отвезли в санаторий, не завозя домой. Месяц отдыхал, под конец отдыха приехали за ним в санаторий и арестовали.

Таскаясь по городу, я выпросил у Эрнеста книжку Кржижановского с рассказами про Москву и читал ее дорогой. Бежали дни, приближался конец месяца. Наконец возник решающий пункт. Я поехал в санаторий, из которого кагэбэшники увезли Эрнеста на Лубянку. Но там мне сказали, что «после ареста данные о гражданине Даугуле были вычеркнуты из всех книг, да и давно это было, еще до войны. Обратитесь в соответствующий отдел ФСБ». Уже вместо КГБ стала ФСБ. Все мои друзья (я вообразил их лица) заиздевались бы надо мной, узнав, что я обратился за помощью в органы.

Нужна была, стало быть, справка из органов. В органы идти сил не было, я позвонил Эрику, который мрачно ответил, что никуда не пойдет, что он занят. Судя по голосу, он пил уже не один день. Оставалось два дня до подачи документов. Кларина как настоящая женщина, которая борется за свое гнездо, вначале уговаривала меня, но время шло. Она сняла трубку и позвонила на Лубянку. И объяснила ситуацию, сказав, что проблема у героя войны из-за ареста. Говорила с напором, голос дрожал, нервничала. Оставалось два дня до подачи документов в жилкомиссию. Молодой голос (представился как старший лейтенант) сказал жене, что подготовит документы через неделю. Кларина твердо сказала, что надо завтра. «Хорошо, – ответил голос. – Мы перед ним виноваты. Поможем. Приезжайте завтра».

К моему удивлению, в органах жену встретили вежливо, лейтенант предложил ей стул, потом стакан чая, предложил посмотреть бумаги, она пожала плечами, сказала, что полностью им доверяет, и в самом деле все бумаги были готовы, уложены в конверт, на котором была соответствующая печать. Приехала Кларина, довольная, прямо-таки гордая. И я позвонил Инге.

События разворачиваются

«Хорошо, – сказала она, – молодец. Я сейчас же позвоню Лидии Андреевне. Завтра еще 30 декабря, она на службе, все бумаги отвезешь ей да конверт с печатью из органов сверху положишь. И еще, ты извини, но ты говорил, что в поездках ты немного валюты заработал. Не надо, не говори мне сколько. Но когда бумаги ей отдашь, спросишь, когда зайти за результатом и сколько».

«Так просто и спросить – сколько?»

«Так и спросить. Она понимает все. Наверно, тысячи полторы тебе это обойдется. А результат после Старого Нового года. Не раньше».

Я положил трубку и сказал Кларине:

«Завтра бумаги, через месяц результат и полторы штуки баксов».

Кларина вздохнула:

«Но у нас только полторы и есть. А если больше попросит?»

«Чего делать? Буду по друзьям и знакомым занимать».

«Да они все такие же бароны без гроша, как и мы».

«У всех понемногу!.. Наберем».

Но уверенности не было, сердце билось неровно, я боялся ехать. Не мог придумать, что отвечать, если попросит больше. Просить подождать?

Утром 30 декабря я позвонил по телефону начальнице и поехал к ней, к Лидии Андреевне. Шоссе и впрямь было без светофоров, вернее, светофоры были – метров пятьсот в одну сторону и пятьсот в другую, но до них добираться было тяжело, а нужный дом стоял прямо перед тобой и манил, а машины неслись в обе стороны без промежутков, не сбавляя ни на секунду скорости, как по автобану. Своего рода злокозненная преграда, как в волшебных сказках. Дорогу я перебежал удачно, подошел к четырехэтажному серому зданию. И пробормотал, сам про себя усмехаясь своей глупости: «Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом».