На краю одиночества

Она прижала ладони к запунцовевшим щекам. В ее-то возрасте и замуж. И Глеб волноваться станет, записку получив, что бы там дед ни говорил.

Было страшно.

И Анне стоило немалых сил переступить через этот страх. Вывести мотор. Заставить себя добраться до ворот и…

- И куда? – мрачно поинтересовался Глеб.

- В город.

- Дед придумал? – столь же мрачно уточнил он. И Анне только осталось, что кивнуть. Откуда он… - Анна… ты не обязана его слушать. Более того, его нельзя слушать!

Глеб не кричал.

Если бы кричал, Анна могла бы обидеться, или притвориться, что обиделась. Устроить скандал… хотя, кому она врет? Она в жизни не опускалась до того, чтобы скандалить.

Анна вздохнула.

Вздохнул и Глеб. Огляделся. Сказал:

- До города подвезешь?

- А тебе куда?

- В ювелирную лавку. Обряд обрядом, а кольца купить стоит.

И кровь вновь прилила к щекам, будто Анна услышала что-то донельзя неприличное. А еще… еще ее отпустило. Если не одной, то и не страшно.

- Что он задумал? – Глеб занял переднее сиденье. – Хотя… полагаю, клятву взял?

Анна кивнула.

- Старый засранец…

- Он… он просто… думает… что я… моя… - говорить не получилось, невидимая рука сдавила шею, и Анна поморщилась. А Глеб тихо произнес:

- Не мучайся, я сам с ним побеседую. Скажи только, где он велел тебе побывать?

- Где угодно. Лучше, если на людях. И хорошо будет, если о свадьбе расскажу… только я понятия не имею, кому о ней говорить.

…не госпоже Верницкой ведь в самом-то деле.

- Понятно, - сказано это было на редкость мрачным тоном. – Надобно еще будет Лазовицкому позвонить. Пусть контракт составит.

- Какой?

Солнце поднялось над крышами, вылизало черепицу, местами добела. Разлилось, затопило дворы, жаром дохнуло на травы, угрожая высушить их.

Урчал мотор.

И разговор был вовсе не таким, каким должно. В конце концов, ей бы о любви, а не о контрактах… хотя, какая тут любовь? Одна сплошная жизненная необходимость.

- Что я не претендую на твое имущество.

Анна поморщилась.

- Анна, это… серьезно. У меня достаточно средств, чтобы хватило и на семью, и на школу. И хочешь, еще одну оранжерею поставим? Сад у нас большой. Или твою расширим?

- Хочу, - неожиданно для себя согласилась Анна. И тут же пожалела. И вправду ведь расширят, а она и с нынешнею-то управляется из рук вон… куда уж больше? Напротив, сокращать надо.

- Найдем помощников толковых… или вон пусть мои возятся. Правда, ко всем их подпускать не стоит…

В городе пахло дымами и морем. Гудели шпалы железной дороги, принимая тяжесть состава. А тот, старый, утомленный, полз едва-едва. И на переезде стояли, казалось, целую вечность.

Молчаливую вечность.

- Ты красивая, - сказал Глеб.

Он на состав не смотрел, Анна же, как в детстве, когда ей случалось сбегать на железную дорогу, считала вагоны, загадав, что, если четно будет, то все у нее сладится.

Вагонов получилось пятнадцать.

Или она сбилась?

Сбилась.

Из-за Глеба.

- Я?

Красивой Анна никогда не была. И знала это распрекрасно. Так зачем он дразнит?

- Ты. Ты сама не знаешь, насколько красивая…

Он коснулся шеи, осторожно, будто опасаясь причинить боль этим прикосновением.

- И я не видел. Долго. А теперь вижу. Ты удивительная.

- А ты… ты льстишь.

- Это плохо?

- Не знаю… я… я просто… не привыкла, наверное?

- Наверное, - легко согласился Глеб. – Но мы это исправим.

- Как?

- Постепенно будем приучать.

…от состава осталась вонь раскаленного железа и угольный черный дым, который лег на дорогу. Впрочем, ветер тут же разметал, разорвал неприятные запахи.

Анна не ответила. Она понятия не имела, что следует отвечать в подобных случаях.

В банке было на редкость людно. Глеб держался позади, молчал, но само присутствие его успокаивало.

Хотя страх вернулся.

Он вдруг ожил, когда Анна оказалась среди людей, которые будто бы и были заняты своими, Анне неведомыми проблемами, но все же… а вдруг ее хочет убить вот та, благообразного вида старушка, которая аккуратно выкладывает на столик серебряные рубли?

Один на другой.

Столбиками.

Или этот потеющий господин? Ему жарко. Костюм из темной шерсти хорош и моден, но явно слишком тяжел для солнечного нынешнего дня. И господин преет, мается и злится оттого. Пухлое лицо его налилось опасным багрянцем, а взгляд сделался тяжел, недружелюбен.

Отчего он так глядит на Анну?

Не одобряет ее наряд? Ее саму? Или…

- Понаехало тут, - бросил господин, поворачиваясь к Анне спиной.

А вон типичный приказчик, во всяком случае, молодой человек именно на приказчика похож, сидит на лавочке, улыбается двум девицам, шутки шутит и, кажется, ему не интересны ни Анна, ни сам банк. Или та матрона… или…

Кто из них убийца?

Никто.

Время идет. Духота подбирается к горлу. Жужжат мухи, ползают по стеклам окошек, взбираются на отделанные под мрамор колонны, верно, в поисках тени.

- Прошу прощения, госпожа… - служащий появляется откуда-то сбоку. Он обряжен в синий костюмчик, рукава которого предусмотрительно защищены каучуковыми нарукавниками. – Как видите, посетителей у нас сегодня в избытке…

- Мне бы в хранилище, - Анна заставила себя улыбнуться.

И оперлась на руку мужа.