На краю Принцесс-парка

– Я обещала твоему отцу, что не буду выпускать тебя на улицу средь бела дня. Именно за это он платит мне деньги. Я не могу заставить тебя силой, но, если ты нарушишь запрет, я буду вынуждена сообщить обо всем твоему отцу.

– Вряд ли я встречу здесь кого-нибудь из своих знакомых, – обиженно проговорила Оливия.

– Мало ли какие бывают на свете случайности? – ответила Мадж. – Может, ты выйдешь из дому и столкнешься с сестрой подруги своей матери.

– У моей матери нет подруг.

– Ну тогда с соседкой.

– Отец оставил вам свой адрес?

– Конечно. Я должна буду сообщить ему о рождении ребенка телеграммой. «Груз доставлен» – вот что я должна написать. Конспирация! Но если ты захочешь оставить ребенка, телеграмма ему не нужна.

– Мне это и в голову не приходило! – содрогнулась Оливия. Она уже решила, что сделает все возможное, чтобы побыстрее забыть об этом неудачном периоде своей жизни, а потом поступит на курсы повышения квалификации медсестер.

Мадж задумчиво посмотрела на нее:

– Возможно, после рождения ребенка твое мнение изменится.

– Если это произойдет, – ответила девушка, – я хочу, чтобы вы вырвали младенца из моих рук и позволили отцу решать его судьбу.

– Дорогуша, разумеется, я не буду вырывать его, но вот твой отец вполне способен на это.

Ребенок казался Оливии даже менее реальным, чем Том. Возможно, он и существовал в ее животе, но не имел к ней никакого отношения. Ее совсем не интересовало, что с ним случится, – лишь бы ничего очень плохого.

Пролетело Рождество, и настал 1919 год – первый мирный Новый год за пять лет. Именно поэтому его встречали особенно торжественно и радостно. Даже Оливия не смогла противостоять всеобщему веселью: ночью они с Мадж наблюдали за фейерверками над рекой Эйвон и пели старинные песенки в Виктория-парке.

Январь сменился февралем, затем наступил март. Ребенок должен был родиться в начале апреля.

На Пасху к Мадж приехал Дезмонд Старр, ее сын-чревовещатель. Это был веселый, общительный молодой человек, характером очень похожий на мать. Он подписал контракт в театре Феликстоу на все лето, а потому пригласил мать и Оливию посмотреть его номера – у него была возможность раздобыть бесплатные билеты.

– Постараюсь прийти, – солгала Оливия. Она знала, что летом у нее уже будет новая жизнь. Ей нравилась Мадж, но Оливия не хотела бы когда-нибудь еще увидеть пожилую женщину или ее сына.

Девушка осознавала, что стала слишком черствой и эгоистичной. Когда-то давно окружающие говорили, что она мягкая и добрая – даже чересчур, так как часто эта доброта шла в ущерб ей самой. Но теперь в голове Оливии как будто образовалась перегородка, не позволявшая ей думать ни о ком, кроме себя.

Ребенок возвестил о своем скором появлении в тихое солнечное воскресенье – точно в назначенный срок. Схватки начались, когда Оливия читала один из страстных романов Мадж, и первый же толчок оказался очень сильным. Оливия достаточно часто дежурила в палате рожениц, чтобы понять, что роды будут стремительными.

Мадж играла в гостиной в карты со своими подругами. Оливия спокойно налила себе чашку чая и стала дожидаться, когда женщины уйдут. Чтобы не терять времени, она нагрела две большие кастрюли с водой и разложила на кровати клеенку. Тряпки из старых простыней, которые Мадж заблаговременно прокипятила, Оливия положила на кресло рядом с кроватью.

Когда началась очередная, уже почти нестерпимая серия схваток, она стиснула зубы, но так и не издала ни звука – ей не хотелось отвлекать Мадж и ее подруг от приятного времяпрепровождения. К тому времени, как женщины ушли, схватки уже происходили каждые десять минут.

– Ничего себе! – изумленно выдохнула Мадж, поднявшись наверх и увидев, что Оливия уже лежит на кровати в одной ночной рубашке.

– У меня еще есть пара часов.

– Ты, я вижу, крепкий орешек, – сказала Мадж, сев на кровать и взяв ее за руку. – Другие мои клиентки начинали кричать во все горло после первых же схваток, а ты до сих пор ни разу не пикнула.

– Мне не хотелось кричать, – заявила Оливия и поморщилась, когда ее живот в очередной раз пронзила острая боль.

– Можешь начинать – так тебе будет легче. Разве ты не кричала, не плакала, когда погиб твой парень? Как там его звали, Том, кажется? Ты почти никогда о нем не говоришь.

Оливия криво улыбнулась:

– Я спала в одной комнате с другими медсестрами, так что у меня не было места, где я могла бы поплакать в одиночестве.

А не говорю я о Томе потому, что мне кажется, что его никогда не было в моей жизни. Я даже не могу вспомнить, как он выглядел.

Мадж хихикнула:

– Что ж, этот ребенок уж точно есть в твоей жизни… Ну что же ты, кричи! – произнесла она, когда лицо девушки в очередной раз исказила гримаса боли. – Все равно тебя никто не услышит. По соседству живет глухой старик, а на улицу не долетает ни звука.

– Я пока постараюсь не кричать – мне не настолько плохо. Большинство родов на моей памяти проходили намного тяжелее, чем мои.