На краю пропасти

В этот момент юношу грубо затолкнули в камеру, стражники развернулись и ушли, скорчив рожи, будто привели какую-то тварь, а не человека. Ярос без сил прошел, опустив голову, и упал ничком в свою кровать. Его плечи затряслись, а руки в ярости сжали бесцветное драное одеяло. Не только с ней окружающий мир обходился жестоко…

Этого странного юношу с необычной головой то и дело обижают. Ольга только открыла глаза тогда, в лазарете, а Яр уже схватился с каким-то пацаном, потом его побили охранники Воеводы, а теперь вот: ушел с утра на испытание, а вечером привели, как преступника. Девушка встала, поправила плащ и тихонечко присела на койку Ярослава. От легкого прикосновения парень вздрогнул, но не повернулся, а постарался лицом зарыться глубже в одеяло.

– Что случилось? – тихо спросила она, поглаживая по руке. Яр молчал, тогда Ольга заговорила, полагая, что звук ее голоса успокоит юношу, не даст погрузиться в одиночество, в котором его хотели утопить люди. Заставить поверить, что он не из их числа, он не человек, а кто-то отличный.

– Ты кто? – Простой поэт, а ты?
– Я смерть, хожу, гуляю,
И мысли старые, мечты
По миру собираю.

– Как странно, а вот у меня
Давно не появлялись, —
Сказал поэт, на смерть смотря,
Потом пожал плечами.
– Как рухнул мой любимый мир,
Муза ушла куда-то,
И нет писать уж больше сил,
Ни строченьки без мата.

– Тебе легко, поэт, еще, —
Вздохнула смерть, согнувшись.
– Я ж потеряла вовсе все, —
И хмуро улыбнулась.
– Людей ведь нет уже давно.
Остались только кости.
Я, как в плохом теперь кино…

Сама всего лишь гостья…

Тихий голос завораживал, струился вокруг Яра, обволакивал, и юноша сам не заметил, как начал прислушиваться, внимать его звуку. Повернул лицо, вгляделся в правильные, красивые черты, большие глаза, отмеченные грустью и тревогой, и продолжал слушать.

За кем мне приходить теперь?
Кого здесь караулить?
Вот и хожу, и, верь – не верь,
Скучаю я по людям.
Пойдем, давай уже, поэт —
Последний ты на свете,

Стих сочинишь ты обо мне,
Вновь вдохновленный смертью…

Ольга закончила, не осознавая, что взгляд унесся куда-то вдаль, в воспоминания о матери и ее стихах, а Яр, приподнявшись на локте, всматривается в ничего не видящие глаза: сколько в них боли…

– Прям я, – прошептал юноша, боясь спугнуть девушку. Она вздрогнула и долго смотрела на него, словно только что увидела.

– Не думаю, – Ольга помотала головой. – Это мама… Она сочиняла. Не думаю, что ее мысли были о тебе. Она уже почувствовала, что отец меняется… Но думаю, стих обо всех. Ведь каждый в жизни испытывал одиночество, сильное, словно он вообще один в этом мире. Вот и ко мне подходит, когда… Да и к тебе тоже.

Если не замечать необычных наростов на голове, то Яр – вполне симпатичный юноша с голубыми глазами, бледной кожей и каким-то напряженным лицом-маской, на котором отпечатались отчаяние и усталость, недоверие к людям. А глаза… в глазах тоска по чужому участию, доброте и пониманию, которых ожидал от людей, но ожидания не оправдывались.

Взгляды соприкоснулись, каждый увидел знакомое, родное, то, что понятно, то, что случилось с обоими… Яр потянулся к Ольге, ее рука непроизвольно переместилась на плечо юноши, дотронулась до шеи, одним касанием потянула за собой… Зрачки расширились, губы полуоткрылись в предчувствии, в предвкушении зарождающейся искры…

Но она так и не зажглась. Потерялась, спуталась, испугалась сотен голосов шествующих мимо людей, возвращающихся из церкви. Многие гневно кричали обидные слова, обвиняя Яра, некоторые стучали по решетке, чем попало, другие плевались. Жора пытался отогнать толпу, но продержался недолго: его опрокинули, несколько раз пнули, автомат отлетел куда-то в гущу ног, а сам он, прикрыв голову, еле успел отползти к стене. Яр вновь уткнулся в одеяло, а Ольга вернулась на свое место, завернулась в плащ и постаралась зажать уши. Она не понимала, что сейчас произошло, поэтому девушке было страшно.