На краю пропасти

Яр и она. Немыслимо. Пытаясь понять себя и вполне ясную тягу к Игорю, а с другой стороны – необычное и новое влечение к Яру, Оля перебирала образы и ощущения по отношению к ним обоим. Мысли, одна необычней другой, гудели в голове, будто маленький рассерженный улей: разлетаясь, сближаясь, но не принося в душу покой. Часто возникал перед глазами образ мужчины, яркий и живой, затем юноши, столь же реальный. Но сейчас она не понимала, что с ней происходит. Она только запуталась еще больше, и мелкая дрожь начала трясти ее. Образ отца вносил полное смятение в ее неокрепшее еще сознание, скользил призраком вокруг, не желая окончательно раствориться в небытие. Не понимая своих чувств, она беззвучно заплакала. Слезы тоненькими струйками стекали по лицу и впитывались в теплый войлочный плащ Потемкина.

***

Сказать, что Игорь был взбешен – лишь покривить душой. В нем все кипело, словно в паровом котле. Но показывать чувства сейчас означало скинуть весь поезд дальнейших событий под откос. Самолично.

– Ну, что Потемкин, прижали? – сегодня Гром сопровождал его один. Видимо, Игорь своим спокойным поведением ввел в заблуждение и главу охраны и Воеводу. Они расслабились и не считали Потемкина опасным человеком, способным нанести вред или сбежать из стен Города, находящихся под неусыпной охраной стрельцов. Оно и понятно: профессия доктора или лекаря, кем представлялся Игорь, сама по себе успокаивала, заставляла терять бдительность. Правда, Воеводу насторожило брошенное лекарем: «военный доктор», но и этому он, судя по всему, не придал значения.

– Не то слово, Гром, – пробубнил Потемкин, не желая показывать свою ярость. – Не то слово.

– Ну, а я что говорил? – усмехнулся тот, правда, это было незаметно: опустившаяся на город тьма растворила лица в полумраке, царившем внутри стен, размазала их, впиталась в такие же почерневшие, почти исчезнувшие строения. Лишь свет фонарей периметра кое-где очертил контуры монастыря. Ночь всегда правила миром. Помогала грабить, убивать, скрыть убийцу или страх, застывший на лице у жертвы, пряча совесть под своим плотным, непроницаемым покрывалом. Вот и лицо Игоря она сейчас как нельзя кстати скрывала. – Ближе к власти жизнь правильнее, удобнее, и… вообще, она есть.

Потемкину хотелось развернуться и сказать этому довольному ублюдку что-нибудь резкое, харкнуть в лицо и растереть плевок сапогом, но сейчас этого делать не следовало. Поэтому лекарь промолчал, сжав кулаки. Скрипнула дверь, впуская их в подземелье. Освещение коридора отключили, но в их камере горел свет. И дальше кое-где, в тесных, забитых людьми ответвлениях: не все еще уснули. Жизнь продолжалась, как ни крути. И у всех были свои проблемы, переживания.

Увидев Грома, Джордж вытянулся по струнке возле стены, затем вспомнил свое предназначение и принялся греметь ключами, пытаясь поскорее открыть дверь. Игорь быстро вошел в камеру и окинул ее взглядом, не обращая внимания на слова шавки Воеводы:

– Ну, до утра, смертничек! Ой, извини… Надеюсь, одумаешься, коллега! – он растворился во тьме коридора, а лекарь, выждав, когда скрипнет наружная дверь, подошел к стене и пнул ее. Поцарапанные и местами истерзанные временем армейские «берцы» с достоинством выдержали удар.

– Что случилось? – подскочила на кровати почему-то зареванная Ольга, вопросительно уставившись на Игоря. Да и Яр встрепенулся на своей койке. Он был очень удивлен подобным поведением всегда спокойного мужчины.

– Эти стены!.. Это подземелье!.. – заговорил Потемкин, отвернувшись. Медленно, тихо и отрывисто, будто не мог сдерживать переполнявшую его злость, но приходилось. Создавалось ощущение, что он хотел зашипеть, и лишь по причине того, что человек к этому не приспособлен, получались слова. – Этот город и люди его… Мерзость-то какая! Как же знакомо! Ничто их не меняет. Ни война, ни двадцать лет паршивой жизни в окружении монстров. Как же ненавижу я таких! Готовых за счет чужого горя жить и процветать, костями играть в «городки», черепами – в боулинг…

– Да что случилось-то? – неуверенно прервал Игоря Яр, но тот, словно не услышав, продолжал:

– Они не пропустили нас в Ямантау, они просто оставили мою семью за гермодверью, из-за чего нам пришлось развернуться и уйти, отправиться к самому огромному подземелью в нашей стране – к московскому метро. Нас вот так просто обрекли на смерть… Теперь они пытаются заставить меня работать на них, забыть о человечестве, забыть о вас всех, но зато купаться в достатке и целовать перст Воеводы… Иначе я с тобой завтра…

– На расстрел?

– Ага, – как-то зло ухмыльнулся Игорь. – Тебя хоть за что?

– У меня кровь нечистая, – тихо сказал Яр.