На краю совершенного мира

– Сначала к чужим присел, теперь и дома свинья свиньёй! Я говорила тебе, что ты наказан?! Говорила?! Ах ты!.. Воровать удумал! Крысой быть удумал?! Да я тебя взгрею! – Она с яростью колотила Густава, иной раз и кулаками, думая, что прикладывает мало сил. А мальчик, как жалкая добыча, свернулся на холодном полу, глотая слёзы. Ему казалось, что он умирает от голода и эти побои лишь быстрее назначат срок. Желудок пронзала резкая боль, временами казавшаяся страшнее, чем тёткины удары. Густав снова не понимал, за что его избивают. Он ведь был хорошим мальчиком, но уже не мог сдержаться. Он должен был утянуть тот сухарь. Впрочем, тётка всё равно вырвала его из рук раньше, чем мальчик успел открыть рот. Она налетела, как бесноватая фурия, и била, словно за все земные грехи.

– Проклятый мальчишка! Сдохнешь, как и твоя сестрица! Даже трупа никто не найдёт!

Густав подумал об Иде: она всегда вступалась за него, не позволяла тётке так зверствовать, хоть и получала не меньше. Сестре всегда удавалось найти ломоть хлеба, даже если приходилось ограбить слабых. Густаву было трудно её осуждать. Братская любовь позволяла всё прощать, но вот… что-то между ними переломилось. «Она пыталась убить меня, пыталась ведь».

Тётка снова избивала его и кляла последними словами. В какой-то момент ей надоело. Она выронила тряпку и, тяжко рухнув на железный стул, заплакала. Да, она действительно заплакала. Густав прежде никогда такого не наблюдал. Её плач напоминал что-то среднее между хрюканьем и тихими завываниями. Мальчику не было её жаль. Женщина опустила голову и закрыла лицо руками.

«Избила меня, а плачет. Дурная», – подумал Густав, не меняя своего жалкого положения. Зелёные сопли текли из его носа, временами раздуваясь пузырями и мешая дышать. Он вытирал их ладонью, но это не спасало.

Зажмурив глаза, из которых не переставая лились слёзы, мальчишка вспоминал грязную воду Лан, то, как сестра крепко держала его. Он попытался воскресить в памяти испуганное лицо, вспомнил, как она сидела на берегу в куче мусора, а затем убежала. Она убежала в неизвестность, чтобы умереть, и с тех пор о ней никто не слышал. «Ради чего она это делала? За что? Неужели ненавидела меня?» – Густав никак не мог найти достойных объяснений, но поступок сестры превратил его и без того не сладкую жизнь в ад. Сначала он едва не умер. Испытывая сильнейший шок, побоялся вернуться домой, потому и попросил приюта у друга. К несчастью, был найден тёткой, избит и лишён последних крошек хлеба, а сейчас, всего лишь пытаясь продлить жалкое существование, он стал воришкой.

– За что нам это? За что? – уже тише начала причитать тётка, вытирая слёзы. – Зачем так жить? Ах, дети, дети… – Её рука потянулась к столу, на котором лежал сухарь, вероломно вырванный из рук мальчика. Она сжала его в потной ладони, будто последний медяк, затем кинула Густаву. – На, ешь. Захочешь сдохнуть, так не на моём полу.

Сухарь упал возле мальчишки, и тот сразу же схватил его, будто боялся, что тётка передумает. «Неужели она будет избивать меня каждый раз, когда я захочу поесть?» Густав крепко прижал сухарь к груди. Для него это было чем-то большим, нежели всё золото мира. Это был способ продлить его жалкое существование.

* * *

Ида дождалась, когда девушка в сером скроется из виду. Она пробыла в комнате Уильяма не меньше трёх часов. «Чем они там занимались?» Девочка высунулась за порог комнаты, подошла к соседней двери и дёрнула за ручку. Закрыто. На сей раз уходить быстро она не собиралась, а потому решила постучать. Прошло несколько мгновений, но никто не открыл. Ида удивилась и постучала вновь. По ту сторону послышалось шарканье ног.

– Чего вам? – Голос Уильяма звучал устало и раздражённо. Ида не рассчитывала на такой вопрос. Её влёк исключительно интерес.

– Почему ты запираешься? – поинтересовалась она, но ответа так и не услышала. – Уильям? – Она постучалась настойчивее, будто бы это могло что-то изменить. – Я видела, что к тебе приходила дама. Ты ей открыл, а мне не открываешь. Ты слышишь меня вообще?

– Проваливай.

– Вот уж нет. Давай, показывайся, не будь трусом! – Девочка ударила в дверь ногой, но Уильям всё равно не открыл. Ида начинала злиться. «Да что с ним такое? Скрывает от меня что-то?»

– Я тебе противна? Видеть меня не хочешь? Злишься на то, что твой отец меня привёз? Отвечай, Уильям. Давай, открой!

– Убирайся! – послышался всё тот же раздражённый голос из комнаты. Ида не знала, что предпринять. Никогда ещё ей не доводилось попадать в такую ситуацию, а интерес распирал изнутри. «Как бы к нему попасть?» Она потопталась на месте, но в голову ничего не приходило.