На краю света

Через два дня после этих «бегов и скачек» каюр Стремоухов заболел.

Еще накануне за ужином он сидел унылый и злой, попробовал одного и с брезгливой гримасой отодвинул от себя, попробовал другого — тоже отодвинул. Только чай с клюквенным экстрактом он пил долго и жадно.

На другой день к завтраку он уже не вышел.

— Где Стремоухов? — спросил Наумыч, ввалившись в кают-компанию и по обыкновению оглядев столы.

— Чего-то нездоровится ему, — сказал Боря Линев. — Жар, что ли. Сказал, что полежит.

После завтрака я зашел в комнату каюров. Стремоухов лежал на спине, полузакрыв глаза, и часто, шумно дышал.

— Ну что, добегались? — сказал я. — Допрыгались? Вот вам и скачки.

— Бросьте вы, — с натугой ответил Стремоухов и облизнул посеревшие губы. — Я всегда зимой так делаю. Это не от бани.

А Боря Линев добавил:

— Это только городские от холода болеют. Наш брат, охотник, холода не боится.

Пришел Наумыч. Он выслушал, ощупал, остукал больного, поставил ему термометр и с часами в руках уселся на табуретку, поглядывая на Стремоухова злыми глазами.

— Сырое мясо ел? — вдруг сердито спросил он.

— Ел, — тихо сказал Стремоухов.

— Медвежатину?

— Медвежатину. Только Борька больше меня ел..

Боря Линев сидел на своей кровати и зашивал суровыми нитками шапку. Он воткнул иголку в штаны и усмехнулся.

— А что, Наумыч, медвежатина? Мы всегда со Степаном, как медведя обделываем, обязательно свежинки попробуем. Медвежатина полезная. Я грача сырого жрал, волка — и то ничего. Это не от медвежатины.

— Так, может, ты его тогда, вместо меня, лечить будешь? — сказал Наумыч. — Ты, видно, все у нас знаешь. Полезная, передразнил он. — Как только не совестно дикарями какими-то притворяться.

Наумыч нахмурился, засопел и, увидев, что Боря потянулся за папироской, сказал, ни на кого не глядя:

— В комнате больного не курить.

Мы помолчали.

— На лыжах не бегал? — спросил Наумыч, все так же недружелюбно поглядывая на Стремоухова.

— Да нет, кажется, не бегал, — сказал тот и вздохнул.

— Может, в бане простыл? — продолжал выспрашивать Наумыч. — Ты паришься, нет?

Боря Линев молча покачал головой: вот, мол, глупости какие человек говорит.

— А, может, это от скачек? — робко спросил я.

— От каких еще скачек? — сердито сказал Наумыч.

Боря Линев стал делать мне за спиной Наумыча предостерегающие знаки — замахал головой, сморщился — молчи, мол! Но было уже поздно.

— Что за скачки такие? — снова спросил Наумыч. — Ну, чего же ты молчишь? Какие скачки?

— Да вы разве не знаете? — смущенно сказал я.

— Раз спрашиваю, значит, не знаю, — сказал Наумыч.

— Когда же это было? Третьего дня, что ли? Вокруг бани они бегали, голышом. Борька первый прибежал, ему и приз достался.

Наумыч даже отшатнулся от меня.

— Как голышом? Что ты говоришь?

Он резко повернулся к Стремоухову и отрывисто спросил:

— Верно, что голышом?

— Ну, верно, — неохотно сказал Стремоухов. — Только я думаю…

— Это никого не интересует, что вы думаете! — вдруг закричал Наумыч. — И ты тоже! Комсомолец называется! — накинулся он на Борю. — Ты что же это — с ума сошел? Одурел? Ну, ладно. Я с тобой еще поговорю. — Дрожащей от ярости рукой Наумыч вынул из подмышки у Стремоухова термометр. — Тридцать восемь и девять. Ну, все ясно. — Он встал, молча пошел из комнаты и так хлопнул дверью, что висевшая на стене гитара загудела, как орган.

К вечеру Стремоухову стало хуже. Он жаловался на сильную ломоту в ногах и с трудом двигал припухшими, побуревшими губами.

Я уже собирался ложиться спать, когда ко мне в комнату без стука вошел Наумыч. Он был озабочен и хмурясь сказал:

— Бери ключ. Мне в библиотеку надо.

Мы прошли в библиотеку.

— Где тут у тебя медицина? — спросил Наумыч и принялся рыться на полке, которую я ему указал. Он с досадой швырнул несколько книжек на пол.

— Все хирургия да хирургия, — проворчал он. — Хирургию-то я и без них знаю… Неужели нет ни одной книги по общей терапии? Тоже, библиотека…

Наконец он нашел какую-то толстую, еще не разрезанную книгу и, присев на корточки, тут же, в библиотеке, принялся перелистывать ее, пальцем раздирая страницы.

— Эту я возьму, — сказал он. — Эта подойдет.

Мы вышли из библиотеки.

— А что у Стремоухова, Наумыч? — робко спросил я.

Наумыч развел руками.

— Не знаю еще, — неохотно ответил он. — Надо проверить, подчитать.

Наумыч был врачом-хирургом. Его специальность — операции.

Конечно, в студенческие годы он изучал и терапию — науку о болезнях, для лечения которых не требуется делать операции, но с тех пор прошло уже много времени, и Наумыч, конечно, успел эту самую терапию позабыть.

Будь у Стремоухова грыжа или заворот кишек, или аппендицит, или заражение крови — Наумыч сразу бы определил болезнь и знал бы, что надо делать. Но у Стремоухова было что-то другое — и не грыжа, и не аппендицит, и не заражение крови. А что именно у него было, — Наумыч еще не знал.