— Всех их передушить мало, — желчно вдруг сказал со своей кровати Стремоухов. — И Сову, и Буянов, всех. — Он со злобой посмотрел на нас и отвернулся к стенке, проворчав: — Собак им жалко, а человек пускай подыхает. Сволочи.
Медленно потянулось до ужина время. Ромашников и Вася Гуткин рискнули было пойти к салотопке, но Боря еще издали начал кричать, что сейчас же пойдет жаловаться Наумычу, если к нему будут лезть, — и просители вернулись ни с чем.
Чтобы хоть как-нибудь убить время, я отправился в бухту, к проруби, которую мы проделали во льду для измерения температуры морской воды и толщины льда. Я принялся подправлять ее, обрубать намерзший лед, расчищать вокруг проруби снег. Из бухты мне была отлично видна освещенная раскрытая дверь салотопки, слышен был собачий лай и визг, Борины крики.
Иногда Боря выходил из салотопки и пропадал в темноте. Потом возвращался в ярко освещенный четырехугольник двери, и было видно, как он тащит за ошейник упирающуюся всеми четырьмя лапами собаку.
— Всех хочет собрать сначала в одну кучу, а потом уж, наверное, будет отбирать. Отбирай, отбирай, — подбадривал я себя, — моих-то все равно не застрелишь!
Наконец настал ужин. Все собрались в кают-компании взволнованные и озабоченные, словно сейчас должна была решаться судьба каждого из нас. Леня Соболев попробовал было пошутить:
— Ходатайства о помиловании тебе, что ли, Борис, подавать или Стремоухову? — сказал он, подмигивая Боре.
Но Боря ничего не ответил и, отвернувшись, стал смотреть в замерзшее окно. Наконец пришел Наумыч. Он пробрался на свое место, вытащил записную книжку, положил ее перед собою и громко сказал:
— Ну, Борис, докладывай, как дела.
Боря Линев приподнял свою тарелку, вытянул из-под нее заранее приготовленный листочек бумаги и сквозь зубы проговорил:
— Значит, так, Наумыч. Я уж отбирал, отбирал, только ничего почти не набрал. Плохих собак они сами давным-давно уже прикончили, мне уж самые остатки пришлось подбирать. — Боря вздохнул, почесал затылок. — Значит, вот кого я наметил по вашему приказанию в расход.
Наумыч приготовился записывать, а Боря опять взял свой листочек и медленно, делая паузы после каждого собачьего имени, прочел:
— Штоп. Старик. Торос. Лысый. Таймыр. Букашка. Моржик..
— Как Моржик? — закричал я. — Моржик же ездовый!
Боря Линев медленно повернулся в мою сторону и строго сказал:
— Откуда же это он ездовый? Кто это тебе сказал?
— Никто не сказал, — ответил я, чувствуя, что начинаю злиться, — только я знаю, что ездовый! И все знают, что ездовый!
Но никто не поддержал меня. А Боря, отвернувшись и глядя на Наумыча, проговорил:
— Моржик из породы русских овчарок. Такие ездовые овец обыкновенно караулят. Никто сроду на таких Моржиках не ездил.
— Тогда, значит, он медвежатник! — упрямо сказал я. — Не может быть, чтобы такую собаку зря держали. Не понимаю, как можно такую собаку убивать?!
Наумыч постучал карандашом по столу, улыбаясь посмотрел на меня:
— А откуда ты знаешь, медвежатник он или не медвежатник? Ты же ведь не знаешь?
— И Борис не знает! — крикнул я. — Не знает, а хочет убивать!
Наумыч вопросительно посмотрел на Борю. Тот пожал плечами и опять, даже не глядя в мою сторону, сказал:
— Конечно, я с Моржиком на этот счет не разговаривал. А так, по морде, что-то не похоже, чтоб медвежатник был. Овчарка — и вдруг медвежатник? — Боря пожал плечами. — Может быть, конечно, и так. Не знаю.
Я и сам не думал, что Моржик медвежатник, но просто из упрямства и еще потому, что мне действительно было жалко этого добродушного косматого пса с густыми, нависшими на глаза бровями, я настойчиво повторил:
— А раз не знаешь, нечего и говорить. Убить-то легко..
— Конечно, — подхватил Костя Иваненко, — и Торос вот тоже..
Но Наумыч перебил его и снова постучал карандашом по столу:
— Ладно, ладно, — сказал он. — Каюр в ваше дело не лезет, и вы в каюрское дело тоже не суйтесь. Нечего тут дискуссию разводить. Ну, что ж, значит, вот этих самых, — кто тут у нас записан? — Он заглянул в свою книжечку. — Штопа, значит, Старика, Тороса, Лысого, Таймыра, Букашку и Моржика завтра утром пустить в расход и составить акт. А в акте указать, что собаки застрелены из-за халатного отношения к своим обязанностям каюра Стремоухова.
Боря Линев покачал головой.
— Я, Наумыч, собак стрелять не буду, — твердо сказал он. — Уж назначьте кого-нибудь другого.
Наумыч глубоко затянулся папироской, сквозь дым, прищурившись, пристально посмотрел на Борю. Боря сидел, опустив голову, скатывая из своей бумажки длинную палочку.
— Ладно, — медленно и серьезно проговорил Наумыч. — Назначим кого-нибудь другого.
Спасение Моржика
Опечаленный я вернулся к себе в комнату.
Наутро мне надо было вставать в шесть часов, потому что начиналась моя декада дежурства, и я быстро разделся и улегся спать.
Ночью, сквозь сон, я слышал какую-то возню и хруст снега под самым моим окном. Часа в два я даже проснулся. Около дома яростно лаяли и рычали собаки, потом лай отнесло куда-то в сторону, понемногу он стал затихать, и я снова заснул.