На краю света

Мы знали, что собаки часто поедают своих детенышей. Но нам было очень жалко этих первых щенков, которые родились при нас, — мы уже придумали им красивые имена и мечтали, как будем выращивать их и приучать ходить в запряжке. А потом и просто было жалко, что мы потеряли трех ездовых собак. Из них выросли бы, наверное, хорошие собаки. Даже в слепых трехдневных щенках уже была видна настоящая порода: острые торчащие ушки, широкая сильная грудь, черное нёбо.

Все наперебой ругали Сватью, припоминали всякие ее грехи и проделки и то, что она как-то, месяца три назад, утащила из сеней кусок медвежьего мяса, и то, что она при кормежке всегда норовит схватить самый большой кусок, и что вообще-то она злая и неблагодарная собака, одним словом — мерзавка.

— Только бы мне на улицу вырваться, — говорил Боря, испытующе поглядывая на Наумыча. — Я бы собак приструнил. Совсем, поди, от рук отбились. Вон Сморж говорит, что колымские опять с цепочек сорвались, бегают чорт знает где, дерутся.

За время нашей болезни собаки действительно совсем отбились от рук. Некому было следить за ними, кормили их кое-как, — кто вспомнит, тот и покормит. Собаки одичали, изголодались.

То и дело в темноте вдруг раздавался дикий рев, визг, вой. Мы выскакивали из домов и чем попало — фонарями, палками, лыжами — разгоняли схватившихся псов. Но дело это было не легкое. Озверевшие собаки бились с такой яростью, что их, в конце концов, приходилось просто растаскивать руками. Однажды два пса так крепко сцепились, что даже когда Желтобрюх поднял их обоих на воздух, они и тогда еще продолжали рвать друг друга.

Почти всегда драка, если ее во-время не разгоняли, кончалась смертью какой-нибудь собаки.

К середине января так погибло у нас семь хороших ездовых псов: Черный, Милка, Седой, Пестрый, Умлак, Серко и Чанлик.

Один раз в драке чуть не погиб Борин Байкал. Мы едва отбили его у озверевшей своры — изорванного, израненного, с распоротым брюхом, с разорванным глазом и полуоткушенным ухом. Целых десять дней он отлеживался в сенях и так и остался навсегда с разорванной глазницей.

Серый, лучший друг и земляк Жукэ, тоже Борина собака, был убит в драке мгновенно и наповал.

Гибель Серого так опечалила Борю, что он не захотел даже последний раз взглянуть на своего друга, несколько дней почти ничего не ел и подолгу валялся на койке, грустно о чем-то размышляя.

Но никогда стая не убивала собаку из пустой звериной жестокости, всегда это была расплата за преступление, за измену.

Можно было бы рассказать много удивительных историй о наших собаках, но самая замечательная из них — это история двух Отшельников.

У дальней пристани, среди ящиков и тюков, которые остались после разгрузки «Таймыра», уединенно жили две гренландские овчарки.

Это были рослые, черные псы, угрюмые, нелюдимые и гордые. Мы прозвали их Отшельниками. Они не хотели жить вместе со всей собачьей стаей, и стая возненавидела их за это и приговорила к смерти.

Было удивительно наблюдать, как целыми днями вокруг пристани расхаживали дозорные собачьи отряды, выслеживая Отшельников. Но Отшельники прятались где-то под ящиками и только изредка, дождавшись, когда дозор отходил, осторожно выбирались из своего убежища, чтобы подобрать на помойке выброшенные кости и объедки.

Иногда вдруг вся наша собачья стая снималась с места и с диким лаем, воем, рычаньем и ревом бросалась вдоль берега к дальней пристани.

Это было похоже на кавалерийскую атаку. Впереди, как пуля, летел Жукэ, почти не касаясь лапами снега, распластавшись и распустив по ветру серый хвост. На флангах мчались легкие карельские лайки; черные тяжелые колымские псы составляли главные силы, а сзади скакал всякий сброд: косматый Моржик, четырехугольный, похожий на бульдога Вайгач, белая, курчавая, как баран, Сова.

Стая налетала на пристань, и закипал дикий бой. Но у Отшельников была неприступная позиция: под прикрытием ящиков и бочек они вдвоем отбивали нападение целой стаи. И стая отступала.

Опять несколько дней за пристанью приглядывали дозоры, а потом опять вся армия бросалась на штурм.

И вот однажды один из Отшельников по оплошности отошел от пристани слишком далеко. Сейчас же, по сигналу дозорных, вся стая, — на этот раз совершенно молча, — ринулась в атаку. Самые быстроногие псы помчались наперерез Отшельнику, чтобы перехватить его у пристани.

Видя, что ему все равно не уйти, Отшельник остановился и, повернувшись грудью к преследователям, приготовился защищаться. Черная его шерсть встала на загривке и на хребте дыбом, как щетка.

Лавина собачьих тел обрушилась на одиноко и смело стоящего на снегу пса.

Мы подбежали слишком поздно.

Отшельник был мертв..

А на другой день его товарищ униженно приполз к зимовке на брюхе. Собаки встретили его недружелюбно: рыча и посматривая сверкающими от злости глазами, ходили вокруг, обнюхивали распластавшегося на земле бедного пса. Но ни одна собака не тронула его. Он сдался, примирился, сам пришел к стае, и стая простила его.

С тех пор Отшельник мирно стал жить со всеми собаками.

Собаки не любили и Жукэ.