На краю света. Подписаренок

— Пойди с этой бумажкой к отцу Петру, скажи, что я прошу его написать все, что требуется насчет нашей комской церкви. Бумажку ему не оставляй. Пусть напишет отдельно.

Отца Петра я застал дома. Он вышел ко мне из калитки в каком-то заношенном, засаленном подряснике и был очень недоволен тем, что я оторвал его от дела. Судя по птичьему гомону на дворе, он не то кормил, не то собирался кормить гусей и уток.

Я привык видеть отца Петра или в церковном облачении, или в дорогой красивой рясе с большим серебряным крестом на груди. Заношенный подрясник и птичий гомон совсем не вязались у меня с его привычным обликом.

Я вручил ему бумажку господина исправника и передал просьбу Ивана Иннокентиевича написать все, что требуется, насчет комской церкви. Отец Петр внимательно прочел бумажку и сильно рассердился:

— Чего этому самодуру вздумалось заниматься чужими делами? Пойди к Василию Елизарьевичу. Пусть он посмотрит все это в нашем архиве и напишет что надо.

Василий Елизарьевич несколько раз прочитал бумажку исправника. Потом долго и глубокомысленно ее рассматривал и в заключение сказал:

— Ну что ж, раз требуют — придется писать. Пойдем в церковь. Архив у нас там.

В церкви мы зашли сначала в сторожку. Один из трапезников — высокий бородатый старик — взял ключи и отомкнул церковные двери. Мы пошли на правый клирос. Здесь Василий Елизарьевич оставил меня и прошел в алтарь.

Во время учения в Коме я со всей школой ходил по праздникам в церковь. Но я бывал в церкви во время службы, когда она была заполнена народом, когда перед иконами горели многочисленные свечи и лампады и все освещалось сверху двумя огромными паникадилами.

А сейчас в церкви было пусто, перед иконами не горело ни одной свечи, ни единой лампады, и ослепительная позолота на иконостасе и на окладах многочисленных икон выглядела тускло, святые не возносили торжественно вместе с паствой своих молитв к небу, а с каким-то недоумением смотрели в пустую полутемную церковь.

Ближе всех ко мне оказался на правом алтарном притворе архангел Михаил. Он был с непокрытой головой, в серебряных латах, в какой-то красной юбке, с голыми ногами, обутыми в сандалии с тонкими ремнями вокруг икр.

Со времени поступления в волость я ежедневно слушал смешные рассказы Ивана Иннокентиевича, в которых церковные пастыри выступали в самых смешных и даже неприличных положениях, и постепенно утратил последние следы своей религиозности. Однако, входя в алтарь, я понимал, что для тех, кто верует, место это священное, что даже псаломщик не имеет права проходить между престолом и царскими вратами.

Зная все это, я старался держаться в алтаре благопристойно и очень удивился, когда Василий Елизарьевич заговорил со мною громко, без всякого уважения к этому святому месту. Он стоял около внутреннего шкапа в церковной стене и укладывал какие-то рукописные книги и толстые папки с подшитыми бумагами.

— Это наш архив, — сказал он мне. — Ведется он с 1855 года, со дня постройки нашей церкви. Здесь хранятся метрические книги о рождении, бракосочетании, исповедные ведомости, переписка с духовной консисторией и документы о постройке храма. По приезде сюда псаломщиком, я сильно интересовался этим архивом. Летом приду, устроюсь к алтарному окну и читаю эти самые дела. Другой раз весь день просидишь за чтением. Забирай-ка вот эту стопу бумаг, и пойдем в сторожку. Там будет удобнее.

Мы взяли подобранный материал и вышли из алтаря.

— …Особенно казались мне интересными тогда бумаги, касающиеся постройки церкви. Комская церковь сравнительно еще новая. Во всяком случае, строили ее значительно позже, чем церкви в Анаше и в Новоселовой. Строить ее начали в 1851 году, а закончили только в 1856 году. Целых пять лет строили. И возводил ее какой-то Аркадий Рудаков. Он был и подрядчиком, и строителем. Кто он, откуда родом, я так и не доискался. Но в одном месте упоминается, что Рудаков был вольноотпущенником какой-то госпожи Коряниной, видимо, из крепостных, и выкупился у своей помещицы. Оно и понятно. Человек брался за такие подряды, как наша церковь. Шутка сказать. Надо было поднять такую махину.

— А много он взял за постройку? — полюбопытствовал я.

— За постройку он вырядил одиннадцать тысяч рублей с прибавкой тысячи пудов хлеба, видимо, на прокорм плотников, каменщиков и прочих мастеровых, которые должны были у него работать на постройке. За эти же деньги он должен был поставить весь материал на постройку и потом всю церковную утварь, иконы и все прочее, чтобы, значит, дело сразу могло пойти на полный ход. Вот это я и напишу сейчас господину исправнику.