Читаем На краю света. Подписаренок полностью

Потом стали собираться старосты. На этот раз они являлись со своими писарями, которые во время схода отсиживались где-то по своим комским квартирам. Старосты были тоже недовольны отсутствием Ивана Иннокентиевича, но не осмеливались выражать свое недовольство и мотались без дела, жалуясь на свою проклятую судьбу.

У писарей, как всегда, были какие-то дела к Ивану Фомичу, Павлу Михайловичу и Ивану Осиповичу. Но и они выражали недовольство отсутствием Ивана Иннокентиевича.

А Ивана Иннокентиевича все не было и не было. Явился он, как всегда, только к одиннадцати часам, побритый, напомаженный, наодеколоненный и уже не в байковой косоворотке, а в своем городском костюме с галстуком и золотой цепочкой на жилете.

Тут старосты и гласники бросились было к нему оформлять приговор и получать окладные листы. Но Иван Иннокентиевич не стал с ними даже разговаривать и сразу наглухо закрылся в своей комнате. Тогда всем стало понятно, что приговор у него еще не готов и что он только приступил к его составлению.

Теперь старостам и гласникам ничего не оставалось, как ожидать, когда он закончит это дело. А писаря, те, конечно, сразу сообразили, что это займет у него много времени, и быстро куда-то смотались.

Прошел час, два… наступило время отправляться нам на обед. Ивану Иннокентиевичу тоже, видимо, захотелось есть, и он вышел из своей комнаты. Тут все старосты и гласники повскакали было со своих мест, чтобы скорее подписывать этот приговор. Но Иван Иннокентиевич сердито замахал на них руками.

— Не отрывайте меня от дела! — сказал он сердито. — Приходите к вечерним занятиям. А ты, Спирин, — обратился он к дедушке Митрею, — сходи с этой запиской ко мне на квартиру. Пусть Клавдия Петровна пришлет мне чего-нибудь закусить.

К началу вечерних занятий старосты, писаря и гласники опять собрались у нас в канцелярии, но Иван Иннокентиевич все еще сидел у себя за закрытой дверью. Только часов около шести он потребовал всех к себе. Он сидел с видом победителя за своим письменным столом. Перед ним лежала раскрытая книга приговоров волостного схода и три пачки окладных листов на государственную оброчную подать, на губернский земский сбор и на волостные расходы.

Первым Иван Иннокентиевич попросил комского писаря Родионова вписать в книгу фамилии своего старосты и неграмотных гласников, потом потребовал у комского старосты его печать, несколько раз шлепнул этой печатью по подушечке с краской и осторожно приложил ее на вписанную фамилию старосты. И только после того попросил трех комских грамотных гласников расписаться в книге. Затем он вручил старосте под расписку окладные листы и разрешил ему отправляться восвояси.

Таким же манером Иван Иннокентиевич учинил потом подписи остальных старост и гласников в книге приговоров, вручил им окладные листы и в заключение строго-настрого наказал не задерживать присылку раскладочных приговоров и податных ведомостей, потому что время теперь военное, государство сильно нуждается в деньгах и начальство не потерпит задержки на местах с этим делом. Потом он спрятал книгу приговоров в свой железный ящик и стал свертывать свои дела на столе.

Старосты и писаря видели, что Иван Иннокентиевич собирается домой, и все еще что-то ждали от него. Но Иван Иннокентиевич не замечал этого или делал вид, что ничего не замечает. Тогда убейский писарь попросил его объяснить им, каким манером они должны производить раскладку государственной оброчной подати. Губернский земский сбор, волостные и сельские расходы надо раскладывать по бойцам. Это им ясно и понятно. А государственную оброчную подать требуется раскладывать с учетом размера и доходности каждого хозяйства по усмотрению сельского схода. В Коме это делается по-своему, мы, убейские, раскладываем на свой лад, а коряковские, те опять же своим манером. И так во всей волости. И никому не известно, кто из нас делает эту раскладку правильно. А от мужиков отбоя нет. Каждый год нарекания и обиды. Наши, убейские, обижаются, что мы делаем раскладку не по-коряковски. Ну а коряковские сердятся, что у них раскладка делается не по-убейски. У них-де эта раскладка правильнее. И здесь, у вас, нас каждый год ругают за эту раскладку. То не так, другое не этак. Заставляют по нескольку раз переделывать…

— Переделывать ваши раскладочные приговора нам нет никакого интереса, — заявил ему на это Иван Иннокентиевич. — Но, к сожалению, приходится исправлять их, потому что вы присылаете нам такие приговора, что в них сам Соломон Премудрый не разберется. Что касается порядка раскладки оброчной подати, то подсказывать вам этот порядок я не могу. Закон категорически воспрещает волостным властям вмешиваться в какой-либо форме в это дело. Закон требует производить эту раскладку сельским сходом по своему усмотрению, с учетом размера и доходности каждого крестьянского двора. Вот и руководствуйтесь этим правилом, а нас в это дело не вмешивайте. Вот все, что я могу сказать вам по этому поводу…

Перейти на страницу:

Все книги серии Память

Лед и пепел
Лед и пепел

Имя Валентина Ивановича Аккуратова — заслуженного штурмана СССР, главного штурмана Полярной авиации — хорошо известно в нашей стране. Он автор научных и художественно-документальных книг об Арктике: «История ложных меридианов», «Покоренная Арктика», «Право на риск». Интерес читателей к его книгам не случаен — автор был одним из тех, кто обживал первые арктические станции, совершал перелеты к Северному полюсу, открывал «полюс недоступности» — самый удаленный от суши район Северного Ледовитого океана. В своих воспоминаниях В. И. Аккуратов рассказывает о последнем предвоенном рекорде наших полярных асов — открытии «полюса недоступности» экипажем СССР — Н-169 под командованием И. И. Черевичного, о первом коммерческом полете экипажа через Арктику в США, об участии в боевых операциях летчиков Полярной авиации в годы Великой Отечественной войны.

Валентин Иванович Аккуратов

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука