На краю света. Подписаренок

На другой день утром я тоже поплелся в волость. Там, по моим расчетам, должно быть много народа. Придут старосты со своими писарями рядить комских ямщиков. Может быть, сам Иван Иннокентиевич явится и будет рассказывать интересные истории. А потом, мне хотелось посмотреть, как сегодня встретятся у Ивана Фомича и будут себя вести друг с другом Трофим Андреич и чернокомский писарь Тесленков.

Дело в том, что нынче летом Тесленков сильно обидел Трофима Андреича. Обидел ни за что, просто из озорства. В волости все знали об этой истории и долго потешались над ней.

А мне почему-то было жаль тогда Трофима Андреича. И вообще, среди других писарей он выглядит каким-то жалким. По своему наряду он ничем не отличался от мужиков, навещающих волость. Только засаленная брезентовая сумка да спрятанная в ней небольшая чернильница с деревянной затычкой изобличали в нем писаря.

Пишет свои бумаги Трофим Андреич каким-то ровным, безликим почерком и по сравнению с другими писарями выглядит человеком малограмотным. Поэтому дела с разными отчетами и ведомостями, податными, гоньбовыми и призывными списками всегда у него не ладятся. Во время своих наездов в волость он целыми днями переделывает и переписывает их в нашей судейской. И каждый раз Иван Фомич бракует его работу.

Ко всему этому Трофим Андреич человек нудный. Разговаривать с людьми не любит, а говорит больше сам с собой. Пишет свои списки в судейской и все время что-то бормочет.

Другие писаря, если требуется что-то написать, расходятся по своим комским квартирам. На худой конец, отправляются в комскую сборню, которая всегда пустует, так как комский писарь Родионов работает там в особой писарской каморке. А Трофим Андреич всегда шел писать свои ведомости в нашу судейскую.

Это сильно не нравилось приезжим старостам и писарям. Судейская комнатенка была единственным в волости местом, где можно было собраться после занятий за ведром пива и поговорить о своих делах.

А тут сидит Трофим Андреич и что-то пишет. Пишет и все время что-то бормочет. А попробуй его оттуда выжить — он, чего доброго, еще пойдет жаловаться Ивану Иннокентиевичу. Неприятностей не оберешься. Евтихиев, известно, пьяных не терпит и выпивку в волости не одобряет. Оно конечно, пиво — не водка. Никто этим пивом пьяным не напивался. Но ведь как повернуть дело…

Дедушко Митрей был тоже недоволен Трофимом Андреичем. Оказывается, Трофим Андреич не только писал в судейской свои списки и ведомости, но и оставался там на ночевку. Постелет на диван свое пальтишко, закроет в окне ставень, защелкнет дверь на крючок и спит себе спокойно.

Утром дедушко Митрей приходит убирать судейскую. Стук-стук! Закрыто. Опять — стук-стук! Ответа нет. Тогда дедушко Митрей начинает уж ломиться. И тут Трофим Андреич открывает дверь — сам голый, на голове шапка-ушанка, крепко подвязанная под подбородком.

— Прямо срам, да и только, — жаловался дедушко Митрей. — И ведь спит до самых занятиев. Достучаться нельзя, ничего не слышит. А потом, и оставлять его на ночь в волости как то сумнительно. Что ни говори, а все-таки волостное правление, казенные дела, денежный ящик. По-настоящему-то я запру все это на замок и сплю в сторожке спокойно. А тут и сон не берет. Волость-то, выходит, открытая. Приходи ночью — пеший, конный, забирай денежный ящик и все казенные дела и вези куда хочешь. Не до сна тутака…

Один раз, когда дедушко Митрей очередной раз плакался на Трофима Андреича, услышал его Тесленков.

— Не беспокойся, дидо. С завтрашнего дня Трофим Андреич перейдет на квартиру.

— Черт его выживет отседова! Дожидайся, когда он перейдет.

— Раз я сказал перейдет, значит, перейдет, — решительно отрезал Тесленков. — Только ты ни в каком случае не выходи сегодня ночью из сторожки и арестантов своих не выпускай.

— Ладно, уж.

— И вообще не волновайся. Все будет в порядке.

Подобно Трофиму Андреичу, Тесленков тоже был не силен в грамоте, и у него тоже не все получалось со списками и ведомостями. Но Тесленков этим не сокрушался. Наоборот, он даже похвалялся своей малограмотностью и все время заявлял, что он простой мужик, что ему лучше пашню пахать да сено косить, а не составлять эти дурацкие списки и ведомости, по которым с мужика дерут три шкуры.

С помощниками волостного писаря Тесленков обращался запросто, пересыпал свою речь крепкими выражениями, к старшине и заседателю не проявлял никакого почтения, и, что меня больше всего удивляло, Иван Фомич и Павел Михайлович все время возились с ним, переделывали по нескольку раз его ведомости и не брали с него за это ни копейки.

Даже сам Иван Иннокентиевич любил видеть Тесленкова среди своих слушателей и беззлобно потешался над безграмотными выражениями в его донесениях. А Тесленков видел, что тому это нравится, и старался в каждую свою бумагу непременно ввернуть какой-нибудь заковыристый оборот.

Тесленков тоже был недоволен назойливым присутствием Трофима Андреича в нашей судейской и после разговора с дедушкой Митреем решил выжить его оттуда.