Читаем На краю света. Подписаренок полностью

— …В самом начале великого поста случился со мной нынче страшный запор… Не гонит день, не гонит два, не гонит целую неделю. И так мучаюсь весь великой пост… Обращался я со своим недугом к врачам земным. И здесь, в Новоселовой, в Балахту ездил. Принимал по их совету разные лекарствия. Ничего не помогло. Когда же я обратился со смиренной молитвой к врачу небесному…

Тут Иван Иннокентиевич сделал длинную паузу, а потом под оглушительный смех своих слушателей эффектно закончил:

— В четверг на страстной неделе перед самой заутренней меня пронесло…

За проповедью отца Никодима последовала новая история о другом священнослужителе, который всю ночь играл в карты и мысленно все время просил бога о выигрыше. И все-таки продулся в пух и прах. Конечно, батюшка был расстроен большим проигрышем и очень обижен на господа бога за этот проигрыш. Перед самым рассветом является к нему сторож из церкви узнать, надо ли сегодня звонить к заутрене. И тут батюшка не сдержался и сердито закричал: «Ни бом-ти-ли-ли! Ни за веревочку! Как он для нас, так и мы для него!»

Дальше Иван Иннокентиевич стал рассказывать нам историю про молодого попа, который остановился в одной деревне на земской квартире. А ночью на земскую квартиру заехал проезжий ухарь-купец, и хитрый хозяин отвел его спать в ту же горницу и положил в одну кровать с длинноволосым попом. Дальше мы ждали подробностей о том, как ночью купец принял длинноволосого батюшку за молодую женщину и что там у них из этого могло получиться. Но в самом интересном месте Иван Иннокентиевич вспомнил, что ему давным-давно надо быть дома по неотложному делу, и так расстроился, что не стал досказывать нам свою историю. Тут он сразу выпроводил из своей комнаты всех своих помощников и ямщиков, а меня почему-то попросил на минуту остаться. Потом обратился к старшине:

— Что будем, старшина, делать? Павел Михайлович из волости ушел. Писарить поехал в Черную Кому. Фомич занят на податных делах, статистике и военном учете, Иван Осипович выдает паспорта и ведет текущую переписку. А волостной суд вот уж две недели без писаря. Кого будем сажать на волостной суд?

— Почем я знаю? — ответил старшина. — Кого надо, того и сажай.

— Я думаю Иннокентия на это дело поставить. Справится парень. Ты не возражаешь?

— Акентия так Акентия. Мне все одно.

— Что значит «все одно»? Ты старшина. Ты — хозяин волости. Ты за все в ответе…

Когда Иван Иннокентиевич говорил старшине, что он хозяин волости и за все в ответе, то старшина всегда сильно пугался. На этот раз он тоже испугался и плаксиво заговорил:

— Так я что? Разве я против? Сажай, раз надо. Тебе виднее.

— Вот, это другой разговор. Значит, его и посадим. А там видно будет. Ну, вот что, Иннокентий, — обратился он ко мне. — С завтрашнего дня берись за волостной суд!

Я думал, что Иван Иннокентиевич задержал меня, чтобы поручить мне переписать и размножить какой-нибудь новый циркуляр, и никак не ожидал, что он хочет посадить меня вместо Павла Михайловича на волостной суд. От неожиданности я так растерялся, что не знал, что ему отвечать на это. А Иван Иннокентиевич посмотрел на меня, рассмеялся и сказал:

— Что, трусишь? Ничего. Не бойся.

Я действительно здорово струсил. Испугался я, собственно, не самого ведения делопроизводства волостного суда. К этому я уж немного присмотрелся, так как много раз помогал Павлу Михайловичу выписывать и рассылать по волости повестки с вызовом в волостной суд, направлять старостам для исполнения решения суда, которые уже вошли в законную силу. Потом, я почти каждый день видел, как Павел Михайлович принимал разных посетителей. Этот прием начинался обычно с того, что пришедший в волость проситель спрашивал: «А кто у вас тут будет судебный писарь?» И Павел Михайлович подзывал его к себе. А если он почему-либо не спрашивал судебного писаря, то Павел Михайлович сам спрашивал его: «Тебе что? В волостной суд?» — и опять же подзывал его к своему столу. А дальше уж нужно было заводить с ним разговор о том, с каким делом он обращается в суд. С жалобой на потраву или на кражу, на оскорбление или на избиение и все такое. Обо всем этом следовало составить протокол от имени старшины. Составить этот протокол не представляло особого труда, так как для этого имелись готовые, напечатанные в городской типографии, бланки. В такой бланк нужно было коротенько вписать суть жалобы, полные имена истца или пострадавшего, ответчика или обвиняемого и всех имеющих отношение к делу свидетелей. А потом по этому протоколу вызывать всех к назначенному времени в суд.

Перейти на страницу:

Все книги серии Память

Лед и пепел
Лед и пепел

Имя Валентина Ивановича Аккуратова — заслуженного штурмана СССР, главного штурмана Полярной авиации — хорошо известно в нашей стране. Он автор научных и художественно-документальных книг об Арктике: «История ложных меридианов», «Покоренная Арктика», «Право на риск». Интерес читателей к его книгам не случаен — автор был одним из тех, кто обживал первые арктические станции, совершал перелеты к Северному полюсу, открывал «полюс недоступности» — самый удаленный от суши район Северного Ледовитого океана. В своих воспоминаниях В. И. Аккуратов рассказывает о последнем предвоенном рекорде наших полярных асов — открытии «полюса недоступности» экипажем СССР — Н-169 под командованием И. И. Черевичного, о первом коммерческом полете экипажа через Арктику в США, об участии в боевых операциях летчиков Полярной авиации в годы Великой Отечественной войны.

Валентин Иванович Аккуратов

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука