— Именно поэтому я вам ее и не отдам, — жестко говорю я, изо всех сил стараюсь прогнать желание закрыть глаза и окунуться в состояние неги, которая обволакивает все мое существо. — Вы уже и так сделали для нее много хорошего. Неужели вы считаете, что она захочет жить с вами, узнав правду? Например, что вы убили ее мать?
— Вы хорошо осведомлены, — холодно замечает Рудольф. — Уверен, эти чудесные женщины рассказали вам про меня много интересного. Что ж, в их словах есть небольшая часть правды. Но ни вы, ни они, не можете судить как было на самом деле, а только исходя из личных принципов и убеждений. Все это было сделано для становления Айлин как сильной и могущественной личности. Есть такие испытания, пройдя через которые человек обретает такие возможности, какие ему и не снились. Формируя жизнь моей дочери, я выбирал для нее самое лучшее.
— Какое-то у вас извращенное понимание доброты к своему ребенку, — говорю я.
— Уверен, что моя дочь со временем поймет и примет меня, — говорит Рудольф. — И, в отличие, от вас, не будет осуждать. Хотя у вас на это меньше всего прав. Вы по горло в чужой крови.
— Грешен, не отрицаю, — я начинаю злиться и это немного прогоняет наваждение, в которое меня пытается окунуть Вагнер. — Но все равно считаю кощунством то, что вы сделали с ее жизнью.
— В каждой ситуации — свои правила. И это тоже необходимо учитывать. Но ведь мы не будем пускаться в философские рассуждения, не так ли? У нас есть конкретная тема для беседы — вы отдаете мне мою дочь по-хорошему, — в голубых глазах Рудольфа появляется золотистое пламя. Оно едва заметное, но уверенное. Кажется, у него испортилось настроение.
— Елена доверила ее мне и я не могу нарушить ее последнюю волю, — продолжаю упорствовать я. Вагнер вздыхает. Поднимается на ноги, неспешно проходится по гостиной.
— Айлин будет несчастлива в мире людей, — говорит он. — Что вы сами чувствуете, находясь рядом с ней? Гнев? Ненависть? Желание ее уничтожить? А теперь умножьте это на десять и поймете, что проживают обычные смертные, находясь рядом с ней. И дело здесь даже не столько в самом заклятье, сколько в тех вибрациях, которые от нее исходят. Со временем они будут лишь повышаться. И однажды ее просто убьют, потому что находиться рядом с ней станет невыносимо. Вы этого хотите для нее?
— Я позабочусь, чтобы этого не случилось, — говорю я, представляя себе как по-идиотски это выглядит со стороны.
— Что ж, я предполагал, что наш разговор может зайти в тупик. Поэтому предлагаю вам сделку. Вы отдаете мне мою дочь, а я исцеляю вас от болезни. Каждая из сторон получает желаемое и мы мирно расходимся.
Слышится звон ключей, топот в прихожей. Через секунду в гостиную вбегает Айлин. Не раздеваясь и не глядя ни на кого, бегом поднимается по лестнице. Замечаю, что она хромает. Вслед за ней вбегает Америго. Он собирается идти за ней, но она, стоя на последней ступеньке, оборачивается к нему и делает знак рукой.
— Спасибо, что проводил, но на этом все, — жестко, но без агрессии говорит она. С ужасом вижу, что часть ее лица стала багрово-фиолетового цвета. Глаз заплыл и его почти не видно. Рудольф без малейшего сочувствия смотрит на нее. На мгновение мне даже кажется, что это доставляет ему радость. — Уходи.
Америго замирает на месте, а потом послушно разворачивается, делает шаг назад. Вагнер с ненавистью смотрит на него. Золотое пламя становится ярче, в нем появляются алые точки.
— Надо поговорить, — бесцеремонно произносит Америго, не обращая внимания на моего гостя. Он расстроен и взвинчен. Замечаю на его костяшках запекшуюся кровь. Похоже, случилось что-то серьезное.
— Как вы можете говорить мне, что позаботитесь о ней, если даже не смогли оградить ее от этого недоумка? — с тихой яростью произносит Рудольф, буравя взглядом моего брата. Он произносит пару непонятных моему слуху слов и Америго отбрасывает к стене. Вагнер вскидывает вперед руку и я слышу, как хрустят кости брата. Он тихо вскрикивает, непонимающе глядя на колдуна. Изо рта на подбородок тонкой струйкой течет кровь.
— Кто ты такой… — хрипит он, желая убрать от своего горла невидимые руки.
— Отец Айлин. А ты своей неуемной страстью испортил мне всю вечеринку! — в сердцах бросает Вагнер и продолжает издеваться над Америго, используя свою силу, против которой тот не может защититься. Рудольф с удовольствием наблюдает за тем, как он корчится от боли.
— Довольно! — повышая голос, требую я. — Остановите это немедленно!
— Он обрек вас на мучительную смерть, — напоминает мне тот. Дурман начинает окутывать мое сознание плотной дымкой. — Неужели забыли?
— Нет. Но каким бы гадом ни был мой брат, вам я его мучить не позволю. А между собой мы сами разберемся, — зло говорю я, хватая его за лацканы пиджака. — Отпустите его. Сейчас же.
— Сначала обсудим мое предложение, — не желает уступать мне Вагнер. — Вы согласны? Оценили его преимущества? Я могу больше, чем вы думаете. Исцелить вас для меня — дело нескольких секунд.
Америго бьется в предсмертной агонии.