На краю времени

На несколько ардалей выпустить наружу эмоции, и вновь, как старую привычную форму, натянуть самоконтроль. Замереть, чувствуя, как бешеная ярость бьётся о его тонкие стенки. Кулак сжимается так, что костяшки пальцев белеют. Зелгарис, Зелгарис, хитроумный старый лис! Ведь не из злости и не из мести ты поманил мечтой и тут же отнял её. Но зачем тогда? Что должен понять твой строптивый, неразумный ученик?

…Глаза Зелгариса странно мерцают. Взгляд старого ментата пробирает до костей, и ты невольно ёжишься под ним. Беспричинная, неотвязная тревога охватывает тебя каждый раз в присутствии учителя. Она словно кость в глотке, дёготь в пище, отравленный шип, застрявший в ладони. Но пока в глубине души будет гнездиться тьма, в которую так страшно заглядывать, тревога не уйдет, и шепот 'Не доверяй… Зелгарис опасен… не верь… никому не верь… не умолкнет. Не в силах избавиться, ты свыкся с тем и с другим, как с чем-то неизбежным, точно снегопад зимой.

А учитель… учитель — сильный ментат, но не целитель душ.

— Горьким лекарство должно быть, мой ученик, — произносит ментат с мягкой улыбкой, которая, кажется, не исчезнет с его лица даже под шквалом бластерного огня. — Только тогда лечит оно. Нет ран, которые исцелить нельзя, как нет жизней, которые нельзя спасти…

— А империй? — Никс недоверчиво усмехается.

— Империя — тоже живое существо, дышащее, чувствующее, — взгляд Зелгариса устремлен на что-то, видимое только ему. — Но чтобы Веллс-та-Нейд спасти, придётся приготовить нечто действительно отвратительное. И, как ни печально, ученик, на себе это снадобье ты ощутишь тоже. Император должен умереть, — он говорит об этом, точно о чем-то неизбежном, о неприятной работе, которую необходимо выполнить.

— А если ваш план… ваше лекарство поможет, что тогда, учитель? — настойчиво спрашивает ученик, подавшись вперед в ожидании ответа, и никак не может понять, почему слова учителя так для него важны. — Республика и сенат? Нет тирании, и слово «император» будет проклято всеми свободными людьми на веки веков…

— Тирания, — голос Зелгариса звучит холодно и отстранённо, но глаза печальны. — Зло это старое, знакомое всем. Она изживает сама себя. Сама тех растит, кто придёт её сокрушить. Но сокрушить её, просто убив тирана, невозможно, нет. В том беда, что не к свободе люди идут обычно, а за властью. И если Раскол вспомнить и Смуту… Нужна твёрдая рука народу ардражди. И всем ниэри.

— Учитель, простите за откровенность, из вас выйдет скверный император, — осторожно подбирая слова, произносит Никс.

– Верно, — старик улыбается краем рта. — Не стоит удар смягчать, знаю сам, отвратительный из меня политик. Не умею я одновременно жонглировать шестью тарелками и обсуждать договор о поставке сельскохозяйственной техники в аграрные миры. Скажу не без гордости, хоть и не делает она мне чести — неплохой я лидер сопротивления. Компетентный, как госпожа Эрна говорить любит. Но только мир наступит, мне немедленно сбежать захочется на какую-нибудь отдалённую планетку, чтобы в тишине и покое заняться ментальными практиками и, возможно, ещё несколько ступеней Познания преодолеть. О троне я никогда не мечтал.

"…его мотивы невозможно постичь, поэтому он и опаснее всех их вместе взятых, — еле слышно произносит чей-то странно знакомый голос, и Никс невольно вздрагивает. — Не стремись выловить всех до единого, пусть мелкота разбегается по своим норам! Страх — лучшая клетка для разума. Но он должен быть схвачен. Закован. И раздавлен!"

— А вот ты совсем другое дело, мой мальчик, — Зелгарис пристально смотрит на ученика. "Слышал ли ты? Слышал?" — хочет спросить Никс, но что-то удерживает его. — Из тебя вышел бы прекрасный правитель.

— Вы шутите?… — ошарашенно выдыхает ученик.

— Отчего же? — в глазах старого ментата поблескивают лукавые искорки. — В тебе есть все те качества, что в нашем императоре меня восхищают: сила, твёрдость, могучий ум, умение заглядывать в души людей и за собой их вести. И те, которых, увы, ему недостает — честь, справедливость, способность сострадать… Не отвечай мне сейчас. Просто подумай об этом.

Никс, потеряв дар речи, только и может, что растерянно таращиться на учителя. А Риган смотрит сквозь чужие карие глаза и усмехается. Внедрённая психоматрица идеальна. Изменения облика проведены безупречно. Ни один ментат или ментаскоп не найдёт в голове Никса никого, кроме Никса. Ни один сканер не обнаружит под личиной полукровки ардражди из рода владык.

Прячься. Наблюдай. Жди. Осталось недолго.

…Ты снова входишь в знакомый зал — с лицом Никса, но уже в тщательно подогнанной форме полковника имперской гвардии. Повинуясь короткому кивку, штурмовики отходят, и ты видишь его.

Схвачен. Закован. Но сломлен?…