На краю земли

— Потому что если вы вонзите гарпун в финвала, то он может запросто разбить ваш вельбот в щепки или нырнуть под воду так глубоко и быстро, что увлечет вас за собой или утащит весь линь. Вы и вообразить себе не можете столь огромного и быстрого существа; я видел одного кита, который мчался со скоростью тридцать пять узлов, господа! Глыба в сотню футов длиной и бог знает сколько тонн весом неслась вдвое быстрее скачущей галопом лошади! Я бы не поверил такому, если бы не видел этого собственными глазами. А если каким-то чудом вам удастся его убить или, что гораздо вероятнее, заставить выброситься на мель, то вы убедитесь, что китовый ус у него такой короткий, грубый и чаще всего черный, что коммерсанты не всегда его покупают. Да и получится из него не больше пятидесяти бочек посредственного жира.

— Вряд ли он достоин осуждения за то, что ему не хочется попасть на гарпун, — заметил отец Мартин.

— Вспоминаю свою третью экспедицию, — вновь начал Аллен и, сделав паузу, стал продолжать: — Мы находились у берегов Гренландии, несмотря на конец года, потому что не заполнили и половины трюма. Погода пасмурная, от севера идет зыбь, отчего громко трещит лед, надвигается страшно холодный вечер, а один из наших вельботов прочно зацепился за финвала. Как это у них получилось, не представляю. Эдвард Норрис, гарпунер, был опытным китобоем, а ведь даже первогодок может отличить финвала от настоящего кита по его фонтану. И вы можете заметить его задний плавник, когда он переворачивается и ныряет. Во всяком случае, находясь достаточно близко, чтобы всадить в него свое железо, вы отчетливо видите его. Что там произошло — то ли туман, то ли волны, то ли ветер ослепил гарпунера, но они оказались прочно связанными с финвалом. Они подняли флаг, требуя линей, и стали привязывать их один за другим. Работа эта непростая: линь скользит так быстро, что полуклюз нагревается и шипит, только успевай поливать его водой. Кит утащил за собой целых четыре бадьи и часть пятой — около мили линя — и оставался под водой долгое время, пожалуй с полчаса. Когда он всплыл, то старик Бингам, боец, метким ударом копья сразил его. Мы думали, что это конец. Из дыхала брызнул фонтан крови, он взбрыкнул хвостом и помчался курсом зюйдтень-вест словно скаковая лошадь. Все закричали, умоляя о помощи. Мы видели, как вельбот летел, рассекая белые волны, куда-то в темноту. Что там произошло, мы не знаем: то ли линь обмотался вокруг чьей-то ноги, сбросив бедолагу за борт, и остальные не решились перерезать этот линь, то ли он зацепился за банку. Во всяком случае, мгновение спустя все шестеро ушли под лед. Мы так и не отыскали их следов, не увидели даже меховой шапки на поверхности моря.

— Насколько я понимаю, кашалот не такой быстрый и опасный? — помолчав, спросил Стивен.

— Нет. Хотя с такой страшной челюстью он мог бы перекусить ваш вельбот пополам, даже не заметив этого. Но кашалотам свойственно смирение. Он может ненароком изувечить вас своим хвостом, лишь ныряя или мечась в предсмертной агонии. Но специально он этого не делает, в нем нет злобы. Да что там говорить, в старые времена, когда китобои редко появлялись в огромном Южном море, кашалот мог лежать и внимательно смотреть на вас добрыми маленькими глазками. Я даже трогал его, гладил рукой.

— А кашалоты нападают без всякой причины? — поинтересовался Мартин.

— Нет. Они могут наткнуться на вас и напугать, но только спросонок.

— Что вы чувствуете, когда вы убиваете такое животное, отнимаете жизнь у такого большого существа?

— Чувствую себя слегка разбогатевшим, — ответил Аллен со смехом. Однако в следующую минуту произнес: — Понимаю, что вы имеете в виду. Иногда я и сам думал…

— Земля на горизонте! — крикнул с мачты впередсмотрящий. — На палубе! Возвышенность один румб по правой скуле.

— Это должен быть Пик, — заметил штурман.

— Где? Ну где же? — вскричал отец Мартин. Он вскочил на кофель-планку, но оступился и припечатал каблуком пальцы на левой ноге Стивена.

— Справа от бушприта, — указал штурман. — Между двумя слоями облаков вы заметите сияющую белизной середину Пика.

— Я увидел Большие Канары! — воскликнул отец Мартин, блестя единственным глазом. — Мой дорогой Мэтьюрин, — произнес он, озабоченно посмотрев на доктора. — Надеюсь, я не зашиб вас.

— Ну что вы. Вы доставили мне удовольствие. И позвольте сообщить, что это не Большие Канары, а Тенерифе. Так что вы напрасно изволили прыгать. К тому же, если я что-то соображаю в морской службе, вам не позволят высадиться на берег. Вы не увидите канареек — ни больших, ни маленьких — в их естественных условиях обитания.

Недобрая весть почти всегда оказывается правдивой, и отец Мартин действительно увидел лишь ту часть острова, которую можно было разглядеть с марсовой площадки, пока «Сюрприз» стоял на якоре, да еще проталкивавшийся между многочисленными судами командирский баркас, который возвращался с жизнерадостным толстяком-негром, нагрузившим его медными сковородками для камбуза и рождественским пудингом со сладкими пирожками для моряков.