На краю земли. (Огненная Земля и Патагония)

Несколько дней спустя нам представилась возможность поговорить со старой индеанкой племени ягана, единственной представительницей своей расы, живущей в Пуэрто-Вильямс. Старушка сидела возле своей хижины на солнце, столь редко появляющемся здесь. Сначала она отвечала на ломаном испанском, потом совершенно неожиданно на таком же английском. Началось с того, что на наши приготовления ее сфотографировать она реагировала словами «по, only if you give!» (нет, если только дадите). Денежный знак в 5 песо, как дань ее исключительности, был милостиво принят. Когда мы выразили удивление по поводу ее знакомства с английским языком, на котором редко говорят на Огненной Земле, и спросили, где она его изучала, то услышали, что маленьким ребенком ей пришлось жить на английской миссионерской станции, где их учили пению английских псалмов. Это было в бухте, далеко отсюда, на юге… «Может, это было в Тикинике?» — спросили мы. «Тикиник, да, Тикиник», — беззубый рот растянулся в улыбке, вызвав на лице множество морщинок, в которых весело моргали тяжелые веки. И вдруг она запела старые церковные псалмы и песни, в которых были так перемешаны испанские, английские и слова на языке яганов, что уже никто ничего не мог понять.

Это представление она прекратила так же неожиданно, как и начала, и морщинистой рукой убрала с лица несколько седых прядей. Казалось, этим была отдана дань прошлому. Теперь, может быть, мы наконец узнаем, что означает слово «Тикиник». Мы спросили ее об этом; но, видимо, как и сеньор Флорес, она не знала, а точнее, ответила: «Тикиник». От старой индеанки на острове Наварино мы узнали, что эти три щебечущих слога на языке яган означают «я (этого) не знаю» или «я (этого) не понимаю». Теперь мы знали, что это было единственным ответом «дикарей» на все вопросы белых, впервые высадившихся на этих хмурых берегах и пытавшихся заговорить с яганами. Индейцы не понимали белых и говорили им об этом на своем языке. А так как при встрече первые вопросы обычно касались названия местности или самих людей, белые думали, что видят перед собой индейцев племени Тикиник или что находятся в бухте Тикиник!

Это индейское слово является теперь названием самого последнего поселения белых на краю земли! И если меня спросят, почему люди настойчиво пытаются жить в полном одиночестве на этих широтах, на этой земле, под этими штормами мыса Горн — короче, в этом нечеловеческом окружении, то я могу дать только один ответ:

«Тикиник — я не знаю, Тикиник — я не понимаю!»

На прощание

Как мы рекомендовали в кратком введении к этой длительной поездке, путешествующий на край земли как можно больше иллюзий должен оставить дома. Здесь он не встретится с тем культурным наследством, которое на севере континента было оставлено индейцами или конкистадорами и считается прекраснейшим и интереснейшим на земле. Но если он едет на край земли, чтобы найти фантастически дикую и примитивную красоту, какой нет ни в каком другом районе земли, если он может отказаться не только от роскоши, но и от удобств и часто даже от того, что в Европе принято называть «самым необходимым», тогда он не будет разочарован. Он сможет вдоволь, до слез насладиться красотами природы от Рио-Негро до мыса Горн и от Атлантики до Тихого океана.

Но когда он снова вернется домой, на другую сторону земного шара, тогда самыми прекрасными и глубокими воспоминаниями о крае земли будут, я уверен, не воспоминания о местных ландшафтах, а о редких там людях.

Все кажется чудовищным при встрече с Патагонией и Огненной Землей: необъятность и сухость пампы, враждебность никогда не прекращающихся ветров и самый продолжительный в мире дождь Западного побережья. Чудовищной и чрезмерной кажется стена Анд, а по другую сторону их — лабиринт архипелага с названиями, говорящими об отчаянии.

Нечеловеческие условия жизни налагают море и суша в месте своей последней встречи на тех, кто там родился, кого занесла туда судьба или собственное желание: пастухов в пустынях пампы, скачущих галопом по летней пыли или едущих шагом по зимней грязи и снегу; колонистов на уединенных примитивных лесопилках по краю девственного леса и на убогих фермах у далеких фиордов; моряков, обслуживающих при любом ветре и во всякую погоду маяки на краю земли; охотников за пушниной — индейцев, или кристианос, — блуждающих за нищенскую плату в дождливом сумраке каналов…

Именно из-за этих неимоверно тяжелых условий, из-за контраста между варварской силой и величием природы и крохотным человеком, пытающимся к ней приспособиться, присутствие его здесь приобретает такое впечатляющее патетическое значение.