На кресах всходних

Михась получил от отца двустволку и с Зеноном и Анатолем, Тарасовыми сыновьями, либо со старшими сыновьями Гордиевского и Цыдика патрулировал окрестности. Самогонщик указал кое-какие тропы, пройдя по которым можно было довольно надежно определить — не завелся ли кто вблизи лагеря со стороны леса. Другие племянники, Ясь и помельче, подростки Саванцы, должны были торчать на опушке и поглядывать в сторону обгоревших труб. Одно время казалось, что никому нет дела до пепелища, но несколько раз вдруг туда наезжали какие-то немецкие машины — ночью, надсадно гудя и шараша фарами. Объяснение было одно — во Дворце полным ходом шло строительство госпиталя, много нового военного народу, какие-то дела по округе. Потом выяснилось, какие именно: погрузили и свезли все кирпичные трубы. Это было легко сделать: в Порхневичах, как везде в округе, печные кирпичи серьезно раствором не скрепляли, держались печки чуть ли не одним своим весом.

Картина пепелища обрела новый, еще более несчастный вид. Обгорелая труба хоть и вопиет к небу, но являет собой вроде как столп, вокруг которого можно в любой момент начать обустраиваться. Теперь, кроме трех–пяти случайно забытых труб, деревня представляла собой просто засыпанный снегом мусор. Некоторые плакали по своим голым печкам не меньше, чем по избам. Теперь дома были потеряны окончательно. И те, кто мысленно примерял вернуться, внутренне осели — мечту было совсем не к чему привязать.

Как-то раз бродили по заснеженному пепелищу туда-сюда веселые литовцы. У них то ли от дурного молодечества, то ли во исполнение приказа появлялось желание пульнуть в сторону леса. Для чего это могло быть нужно — не слишком ясно, но сидящие в лесу стали ощущать себя содержащимися вроде как под конвоем.

С немалым удивлением Михась и подчиненные ему хлопцы только теперь обнаружили, что такое лес, если войти в него как следует и надолго. Раньше общение с хвойным гигантом происходило всего лишь с помощью коротких, туда-обратно, набегов за грибами и ягодами, теперь же сыскались внезапные, довольно большие поляны, озерца и большие пятна дрыгвы в низких местах. Но в целом было сухо. Тропы, виясь, уходили от лагеря в нескольких направлениях — можно было, двинув на восток, довольно быстро пересечь Далибукскую Пущу, она в нескольких местах сужалась до каких-нибудь полутора десятков верст. И пересекали, и выбирались, например, к шоссейной дороге; там было постоянное движение: армия гоняла технику, тарахтели мотоциклы; посиди за стволом полчаса — обязательно прокатит что-нибудь военное.

Если взять чуть севернее, переправиться через Чару, узко и тихо петлявшую по чаще, можно выбраться к железнодорожной станции, к Гибуличам. Тут тоже шли работы, как и во Дворце. Немцы обустраивали в Гибуличах что-то вроде малого узлового пункта, где могли бы заночевать до нужного времени пять-шесть составов на параллельных ветках. Охрана там была страшенная.

Чуть южнее Гибуличей был поселок Замостье, откуда прибился к отряду Копытко. Он по-прежнему не реже раза в неделю выходил к Витольду Ромуальдовичу с планом «шарахнуть по фашистам». Витольд отмахивался или отмалчивался. Чего ему в этом Замостье! Нет ничего питательного для партизанской вылазки: ну, станция заготскота, где нет никакого скота по нынешним временам — военным, да еще и зимним.

— Да к тому же, Слава, я ни с кем воевать не собираюсь.

— Как так? — внезапно все-таки понял человек в шлеме, и у него даже нижняя квадратная челюсть немного отвалилась. Он хотел сказать: там кидал гранату, там убили моих родителей, работников клуба, там сидят эти гады, и... А мы с ними, оказывается, не воюем!

— Посмотри, сколько у меня тут стариков и малых детей. если я обнаружусь как отряд, они подтащат минометы к опушке и наши землянки станут нам за могилы.

Копытко понимал, что слова командира справедливы, и страшно страдал, что командирская правота так не совпадает с его.

Если же пойти северным маршрутом, можно выйти аж к Сынковичам, где аэродром.

Между восточным и северным маршрутами пролегала река — тихая, извилистая, и вдоль нее в нескольких укромных местах стояли мельницы Кивляка, то есть взятые Кивляком в аренду. На самой захудалой торчал задерганный Лелевич.

Глава пятая

С него и велел Витольд Михасю начать. Давно уж стало ясно: без поддержки со стороны и месяца не продержаться. Надо устроить обход вассалов, чтобы намекнуть им: делитесь!