На круги своя

Затем они открыли дверь следующего покоя. Когда Джакомо сумел отворить ставни очень широкого и высокого окна, их взору предстал огромный шар с изображениями планет и звезд, подвешенный на цепи к макушке крестового свода. Астролябия и зрительная труба, конторка с письменным прибором и астрономическими таблицами, высотомер, солнечные часы, компас, а также несколько столов и лавок довершали убранство. И над дверью тоже единственное слово — Воздух.

Они вошли в третье помещение, а говорун Джакомо до сих пор не проронил ни слова. Кромешная тьма — они безуспешно ощупывали стены в поисках окна. Но когда глаза привыкли к темноте, увидели в слабом свете, падающем сквозь открытую дверь, высокий канделябр, поблескивающий как золото. Ботвид — он нес кресало и факел — высек огонь и зажег в канделябре расписную свечу. Тотчас оба почуяли сильное благоухание гвоздики и розы, и перед ослепленным взором предстала картина, повергшая их в восхищение. Под ногами расстилался ковер зеленой шерсти, мягкий, с длинным, как трава, ворсом; посредине — утопленный в полу мраморный бассейн, устланный по краю шкурами барсов; посредине же бассейна — столп, а на нем беломраморная статуя: женщина, готовая шагнуть в воду. Стенная роспись изображала греческие портики, где меж колонн виднелся ландшафт, озаренный теплым золотистым солнцем; в глубине лавры и померанцы вперемежку с темными кипарисами, колонны же на переднем плане увиты виноградом и ползучими розами, чьи побеги сходились на потолке в огромный сноп, а сноп этот поддерживали голые мальчуганы с крыльями за спиной и с луками.

Надпись над дверью гласила: Вода.

Поначалу Ботвид глаз не мог отвесть от прелестного ландшафта на стенах, а уж когда увидел беломраморную женщину, впал в безмолвный восторг, он чувствовал себя безгрешным, сильным и вместе с тем испытывал такое благоговение, какое вызывали у него прекрасные напевы в большом храме. Джакомо несколько времени молча наблюдал за ним. Потом сказал:

— Признаешь ли ты теперь божественную силу красоты?

— И все же, — отвечал Ботвид, — это создание человеческих рук.

— И все же оно превосходит сотворенное самим Господом!

— Выходит, человек сильнее Бога? Нет, это бесовское наваждение! Ты увлекаешь мои помыслы на ложные пути. И все же! Перед женщиной я, наверное, чувствовал бы себя грешником, но перед этим изваянием я чист! Неужто создания самого Бога нечисты, тогда как создания грешных людей чисты? Возможно ли такое?

— Наверное!

— Как бы то ни было, в этом греха нет.

— А ты уверен, что в другом есть грех?

Ботвид не ответил.

Они погасили свечу и вошли в четвертую комнату. Здесь их встретил поток красочного света из высоких витражных окон, сквозь которые сияло солнце. Стены были тоже расписные, разбитые на четырехугольные поля, где помещались натюрморты: зайцы, кабаны, утки, тетерева, являющие взору окровавленные свои внутренности; блюда с крабами, ракушками, всевозможной рыбой; корзины с яблоками, айвою, виноградом, смоквами. А поверху тянулся фриз, где вакханки и сатиры катили винные бочки, гонялись за нимфами, которые с полными кубками в руках бежали от них и падали под цветущими померанцевыми деревьями. Посредине стоял стол, уставленный серебряными сосудами и майоркским фаянсом; чучело павлина с развернутым хвостом красовалось меж двух римских ваз, еще полных высохшими цветами. Виноградные гроздья с засохшими ягодами, обглоданные кости с остатками мяса, винные кубки, где испарившееся вино оставило лишь красный осадок на стенках, ведерки, в которых стояли наклонясь кувшины с вином, хотя лед давно растаял, а вода высохла; стулья и лавки опрокинуты, ножи и вилки брошены на тарелках, а на дальнем торце стола, где некогда сидел хозяин, виднелось на скатерти красное пятно.

Джакомо поднял было крышку с глубокой миски, но тотчас опустил ее и отшатнулся, потому что там кишмя кишели белые черви.

Ботвид, испуганно озиравшийся вокруг, первым нарушил молчание:

— Это грех!

Джакомо указал на изжелта-красные буквы над дверью — Огонь, — потом спросил:

— А кто последним жил в этих покоях?

— Последний владелец, говорят, он испустил дух, сидя с друзьями за пиршественным столом. Но когда это было, я не знаю.

Джакомо кивнул на красное пятно.