Я изменила Эллану. Предала, когда он поверил, открылся, сказал то, о чем молчат. Признание в любви, дозволение видеть свою слабость – я ведь его перевязывала, мыла, с ложечки кормила – часто не даруется даже жене. Ближе некуда: Эллан не только сознание открыл, но и на-ре отдал. И самое главное, я сама думала о лорде с неизменной теплотой, не только как о человеке, но и как о мужчине.
Проводила мягкой губкой по коже и вспоминала страстные ночи с Элланом. Даже сейчас, после Соланжа, прошлое не померкло. Если бы разлюбила, мысли не скатились с чувства вины на игривое бесстыдство. Я бы не стала целовать, не думала бы, какой он красивый. Отринув стыд, ласкала, радуясь оттого, что Эллану хорошо. Ради него я готова пересмотреть все кристаллы, поговорить с Риной – кем угодно, лишь бы добиться опустошенной улыбки на губах любимого и самой расплавиться горячим шоколадом в его руках.
Только вот Соланж… Когда некромант овладел вторично, мир рухнул, разлетелся на яркие осколки. И рушился каждый раз, когда Соланж дарил частичку себя.
Четырежды! В последний раз так глубоко, быстро и резко, что казалось: не выдержу, но именно тот раз стал самым сладким. Соланж словно не мог насытиться, боялся потерять, а я падала в пропасть. После усталое тело обуяла небывалая легкость, сердце трепетало от радости. Разве такое возможно без любви?
Соланж пытался со мной поговорить, назначал встречи, но я упорно его игнорировала и рвала записки. Пряталась, посвятив все время Эллану, старалась не отходить от постели. Он заподозрил неладное, но тактично молчал, не выдержал только, когда в приступе раскаянья горячечно расцеловала его лицо.
– Дария, – Эллан перехватил руку и положил на грудь, – что случилось, что тебя гложет? Я все жду, но ты молчишь, а беспокойство не проходит.
Отделалась отговоркой: мол, все виню себя за раны любимого.
– И поэтому не выезжаешь, не смотришь в глаза? Кажется, у наиви принята искренность, – Эллан открыто обвинял во лжи.
Трусливо отвернулась. Не могла признаться в случившемся, что в постели мне одинаково хорошо с обоими, а верхний этаж заставлен цветами от Соланжа.
Ничего, зато Эллан поправляется, он вообще умница, с такими повреждениями – и сидит. Пусть по полчаса в день, но уже! Аппетит волчий – хороший признак. Точно вместе на зимний бал пойдем, а там сделаю предложение, разрублю узел. Никакого Соланжа!
– Я иду в оперу, вот и волнуюсь, – вымученно улыбнулась и поправила одеяло.
Ложь казалась спасением. Нельзя расстраивать больного.
– Почему? – взгляд Эллана мог заморозить воду.
В отчаянье скомкала перчатки на коленях.
Он Чувствующий, он все понял! Может, даже прочитал мысли, воспользовавшись данным в порыве чувств разрешением.
Ужас прошиб холодным потом.
Эллан замкнется, отдалиться. Только не могу, не могу сказать правду! Тогда вообще конец. С другой стороны, если ему и так известно об измене, стоит ли таиться? А если нет, вдруг сделаю только хуже? Вот и расплата за легкомыслие, за пару умопомрачительных часов. Стоил ли Соланж размолвки с любимым? Так ли он хорош в постели, чтобы променять заботу на страсть? Выходило, нет.
– Там… там… – нервно кусала губы, ища спасения. Логично объяснение не желало находиться, никто не спешил отвлечь, позвать хотя бы с вопросом об ужине. – Я одна, меня пытались убить – разве мало причин для беспокойства?
– Дария, почему ты меня жалеешь? – огорошил любимый и приподнялся на подушках. – Не отпирайся, эмоция очень сильная. А еще боишься. Я не обижусь на сострадание, понял, твои чувства иные – не презрение, а любовь.
– Ты меня убьешь, – опустив голову, чуть слышно прошептала в ответ.
Недолго длилась сказка, и, как всегда, ее разрушила глупая девица.
– Я тебя никогда не убью, – пальцы ласково погладили щеку и смахнули одинокую слезинку.
– Прогонишь, – рыдания подбирались к горлу.
– Никогда не прогоню. Только если сама уйдешь. Так почему ты плачешь?
Эллан протянул перебинтованные руки, чтобы заключить в объятия лицо, а я не выдержала. Слезы градом полились по щекам.
– Я… Я не могу, пожалей меня! – всхлипнув, уткнулась лицом в его колени. – Не мучай, прошу тебя!
Пусть скажет сам, только не заставляет признаться!
Ненавижу, ненавижу себя за слабость! За то, что вербена затмила разум и воцарилась в сердце.
Плечи подрагивали. Дыхание прерывалось всхлипами. В тот момент больше всего на свете хотелось умереть, но Вседержители остались глухи к малодушной просьбе.
– Иди ко мне!
Эллан раскрыл объятия, предлагая успокоиться на его груди. Изумленно посмотрела на него. Как, а гневно скривить губы, допросить?
– Ну, отчего ты лжешь, что такого страшного совершила?
Такой добрый, насмешливо-игривый голос! Эллан не верил, будто случилось нечто важное, полагал, обычные женские причуды.
– Я тебе изменила, – сожгла мосты за спиной и подняла на лорда заплаканное лицо.
В спальне воцарилось гробовое молчание.
Руки Эллана опустились на одеяло, напряженные, твердые. Глаза заледенели, лицо стало чужим, отрешенным и мрачным, словно перед ним не любимая женщина, а враг. В голове промелькнуло: «Кончено!» Тоненько всхлипнула и сползла на колени.