На крутой дороге

Мне показалось, что она спросила неспроста, а чтобы проверить, со мной ли действительно гуляла ночью ее дочь, и была довольна, что именно со мной, а не с другим. Я, видимо, сильно покраснел, когда встал на защиту Лины, однако от моего смущения мать сделалась еще приветливее.

— Ох, уж эти мне соловьи-соловьята, — вздохнула она, улыбнувшись.

Когда она вышла, я спросил у Лины, где ее отец. Лина вздрогнула. Печаль Промелькнула в ее глазах.

— Не спрашивай меня об отце. — И, помолчав, через силу добавила: — Нет у меня отца… Вообще-то он есть, но у меня его нет…

И она поведала мне о том, что разрушило счастье семьи. Это случилось, когда Лина начала ходить в школу. Отец ее был режиссером. Жили они в достатке. По словам Лины, отец любил маму. Но однажды, поехав в Харьков готовить спектакль, не вернулся, остался у другой.

Поступок отца меня возмутил. Я даже представить себе не мог, как это можно: полюбить женщину; жениться, иметь ребенка — и оставить их. Это казалось преступлением.

— Не вспоминай о нем при маме! — предупредила Лина. — Он причинил ей слишком большое горе…

Переживания Лины передались и мне. И когда потом мать угощала меня, я поглядывал на преждевременно увядшее лицо ее и проникался к ней сочувствием. Мне хотелось как-то отблагодарить ее за внимание, чем-то утешить.

После обеда в кухню вместе с матерью на минутку вышла и Лина. А вернувшись, нежно прильнула ко мне:

— Ты маме очень понравился. О, как я счастлива!..

И запрыгала от радости по комнате.

— А может, и ты станешь таким? — спросила она вдруг.

— Таким? Что ты, Лина!

В эту минуту я готов был поклясться, что своей любимой никогда никакой обиды не причиню.

— Ох, знаем мы вас, — как женщина, познавшая мужскую неверность, вздохнула Лина. И, задумчиво глядя в окно, покачала головой: — Мужчины все эгоисты.

Я обиделся. Но она опять прижалась ко мне, счастливая, тихая.

— Нет, нет, ты не такой. Совсем не такой, как другие. Ты необыкновенный. Я верю тебе, верю!.. — И хитровато прищурила глаза: — А ты ревнивый?

— Не знаю.

Я и в самом деле еще не знал, ревнивый я или нет.

— Ой, а я жутко ревнивая! — усмехнулась она. — Если бы увидела тебя с другой… не знаю, что бы сделала. Я тебе всю твою шевелюру по волоску выдергала бы!

Потом мать ушла. Выходя, она на случай, если запоздает, любезно простилась со мной и пригласила заходить к ним еще.

Сразу после ее ухода появился уже знакомый мне одноклассник Лины — Хотинский. Он напоминал хорошенькую краснощекую куколку с выпуклыми глазками, которая на все смотрит с удивлением: «Ах, как интересно!» По словам Лины, в медицине Хотинский разбирался, но в компании был какой-то странный. Всегда ходит за ней, словно паж, болезненно переживая, когда кто-нибудь оказывает ей внимание. Сегодня они должны были вместе готовиться к экзаменам, но Лина быстро спровадила его.

— Сейчас я никого не хочу видеть. Хочу быть только с тобой.

Однако вдвоем нам удалось побыть недолго, притащился Иванчик. Мне он не понравился с первого знакомства своей заносчивостью, а сейчас был прямо-таки противен. В противоположность хрупкому и несмелому Хотинскому Иванчик статный, молодцеватый и, как мне стало известно впоследствии, с девушками обращался бесцеремонно; в его нагловатой ухмылке просвечивала самоуверенность — мол, не существует на свете девушка, которую я не смогу покорить.

— А, и запорожец тут! — воскликнул он. — Салют, салют!

И он пренебрежительно улыбнулся мне, как бы говоря: «Бедняга! Ведь тебе здесь не светит!»

С Линой Иванчик вел себя запросто, развязно называя ее «царевной». Она отвечала ему такой же дерзостью, величая его «рыцарем». Они метали друг в друга стрелы острот, как бы состязаясь, кто сильнее поранит.

Мне было обидно, что он так обращается с Линой. Порой подмывало срезать его крепким словцом, но в то же время было удивительно, что Лина вообще его терпит. Если Хотинского она постаралась быстро спровадить, то Иванчика, хотя он уже не раз намеревался уйти, задерживала.

Наконец он все-таки направился к выходу. Лина вышла в переднюю проводить его. Я с нетерпением ждал ее, чтобы высказать свое возмущение поведением этого хлюста и предостеречь от дружбы с подобными наглецами. Но она не возвращалась. Они тихо разговаривали о чем-то, однако уже совсем не в том полемическом тоне, как в комнате, а ровно, ласково, иногда над чем-то хихикали. Кто-то из них плотнее прикрыл дверь. Мне это показалось странным. Потом разговор совсем затих. Мне почудилось, что они целуются. Кровь ударила в голову, застучало в висках, и я впервые почувствовал, что такое ревность. В тот миг я не соображал, что со мною творится. Сорвался с кушетки, рванулся к окну — я готов был выпрыгнуть на улицу, чтобы бежать отсюда.

Лина вернулась неслышно — дверь у них отворялась совсем бесшумно. Подкралась ко мне сзади и припала к моему плечу.