На крыльях мужества

В клокочущем эфире, кое-где перебиваемые панической гортанной речью немцев, звучали возбужденные голоса атакующих - хриплые басы, сочные баритоны, звонкие тенора. Воздух зашатался от толчков, рожденных залпами. Ударили в упор - даже не надо было целиться.

Аэродром разбит. Горят десятки самолетов, выведена из строя взлетная полоса. Порядок!

Сколько времени нужно, чтобы узнать человека?

Иногда очень долго. Если живешь в казарме, рядом, хватит месяца. В трудном походе - одного дня. На фронте - одного часа.

В эскадрилье, да и в полку, мы знали друг о друге все. Летчики жили одной семьей, одними интересами.

Прилетит кому-нибудь долгожданная весточка из дому - треугольничек, проштемпелеванный полевой почтой, - и его содержание становится общим достоянием. Делились друг с другом всем: и маленькими радостями, и большими, не таили в душе наболевшее.

Чувство товарищеской близости! Как оно было дорого нам, как помогало в трудную минуту...

Получил несколько писем от сестры Гали из блокадного Ленинграда, читал вслух и чувствовал горе, видел тишину призрачной смерти и грохот смерти, видел скудный рабочий паек хлеба весом в двести пятьдесят граммов, страдальческие лица детей, отблески ночных пожаров на стеклах, перечеркнутых бумажными полосами, ночные дежурства сестры в госпитале. И сердце наполнялось режущей болью так, что казалось, оно не выдержит страшной тяжести.

И все-таки, несмотря на жестокие будни, на адское напряжение, мы находили время и для писем, и для хорошей шутки.

Остывая от боя, часто собирались в самом большом домике на аэродроме. Кто лежал на нарах, кто сидел у стола, освещенного жидким пламенем коптилки, сделанной из гильзы снаряда. Говорили обо всем, потом Виктор Кудрявцев брал баян и ронял голову на потертые мехи. Его пальцы нежно давили на глуховатые, басы, и сидящие медленно раскачивались в такт напеву, будто баюкали песню. А она все больше и больше заполняла наши сердца, согревала теплом воспоминаний.

Под нас настраивал гитару Юрий Маркушин - летчик второй эскадрильи. Песня уже не вмещалась в ветхом домике, ей становилось тесно, и летела она все дальше и дальше, в ночь.

К концу июля гитлеровцев отбросили на рубеж, с которого они начинали свое наступление. Надежда немецко-фашистского командования с помощью операции "Цитадель" вернуть стратегическую инициативу рухнула навсегда.

В эти дни советское радио передало приказ Верховного Главнокомандующего: "...23 июля умелыми действиями наших войск окончательно ликвидировано немецкое наступление из районов южнее Орла и севернее Белгорода в сторону Курска.

...Немецкий план летнего наступления надо считать полностью провалившимся. Тем самым разоблачена легенда о том, что немцы в летнем наступлении всегда одерживают победы, а советские войска вынуждены будто бы находиться в отступлении".

А накануне этого памятного события произошло следующее.

Под крылом с высоты двух тысяч метров виднелись склоны долин и балок, во многих местах расчлененных густой овражной сетью. Изредка мелькали низенькие, нахохлившиеся хатки. Все вокруг выжжено, вытоптано неумолимым сапогом войны. Отчетливо виднелось кладбище битой техники: сваленные набок танки с крестами, самоходки, скелеты самолетов. Все это когда-то двигалось, летало, стреляло... Такая картина наблюдалась на всем Обояньском шоссе...

На цель нас вел штурман полка капитан Горобинский. Николай Миронович по праву считался асом. В воздухе он действовал дерзко, с ювелирностью истребителя, вражескую технику крушил как заправский бомбардир, а его штурманские расчеты поражали своей безукоризненной точностью.

Как правило, капитан Горобинский производил бомбардирование по выдержке времени, отлично владея пикированием под углом тридцать градусов. А этот способ заключался в следующем: для определения начала ввода в пике надо пользоваться нанесенными на самолете заводскими метками (крестики на боковых бронестеклах козырька и штыри на пятом шурупе бронелиста капота). Если в режиме горизонтального полета линия визирования - глаз - крестик штырь совпали, сразу же нужно было вводить машину в пикирование, добиваясь совмещения прицела с целью. А поскольку она во время пикирования проходила по правому или левому борту, производился координированный доворот на цель. Ввод в пикирование с доворотом имел то преимущество по сравнению с вводом по прямой, что мотор при этом как бы получал передышку. И еще: доворот являлся и некоторым маневром, вводящим противника в заблуждение. Используя этот способ бомбометания, Горобинский всегда наверняка накрывал цель.

...В вытянутой лощине, утыканной чахлым мелколесьем, сгрудилось штук тридцать вражеских танков. Возле них сновали танкисты. Сколько верст шли они по дорогам войны! Может быть, где-то в Нормандии, забавляясь, давили виноградники и их хозяев, утюжили старые мостовые Варшавы и Кракова, расстреливали под Киевом из пушек стариков и детей, а вчера писали своим Линдам и Эльзам: "Мы идем как циклопы, все сжигая на своем пути. Нет силы, которая нас остановит..."