На крыльях победы

— Выздоровел? — Я был искренне рад возвращению Пронина в строй, — он же, так сказать, мой крестный отец в авиации.

— Здоров, как дуб! — Пронин развернул плечи. — Скорей бы за штурвал, скорей бы в бой. Ведь летают еще мои фрицы, ждут меня.

— Ждут, — кивнул я. — Твоих мы не трогали.

— Понимаешь, — понизил голос Петр, — очень хочется в свой полк. Пока лежал в госпитале, все время о вас, чертях, мечтал, как будем вместе бить немцев над их территорией.

— Так в чем дело?

— А как к вам добраться? Меня могут в другой полк послать.

Затруднение быстро было разрешено. Я посадил или, вернее, засунул Пронина в фюзеляж истребителя и с «пассажиром» поднялся в воздух.

Я — член великой партии

Назад я возвращался в приподнятом настроении: я вел хорошее пополнение родной части — новые самолеты более совершенной конструкции и новый летный состав. Конечно, с новичками предстояло порядочно поработать. Мне не терпелось увидеться с боевыми товарищами, рассказать о том, что я видел и слышал в тылу, а главное — узнать новости полка.

Первая новость, которую я услышал, была печальной. Наш Лобастов выбросился на парашюте близ Варшавы. Он приземлился, не преследуемый врагом. Все были уверены, что Лобастов вернется, но проходили дни за днями, а о нем так ничего и не слышали. Лобастов исчез.

Наша эскадрилья осталась без командира. Летчики загрустили. Ведь мы по-настоящему любили его, любили так, как могут любить люди, встречающиеся со смертью по нескольку раз в день. Это была для нас одна из самых тяжелых утрат. Что произошло с самолетом Лобастова, мы тоже не выяснили.

Боевые дела заглушили боль потери. На земле нашей эскадрильей стал командовать адъютант эскадрильи, а в воздухе — я. На мои плечи легли ответственные командирские обязанности. Было трудно, но в то же время новое положение дисциплинировало и как бы давало свежие силы для борьбы с врагом. Своими товарищами я был вполне доволен, только вот Вано Исмахамбетов доставлял мне массу тревог, а себе — неприятностей из-за своего горячего характера. Ненависть к фашистам заставляла его забывать об опасности, и он сразу ввязывался в бой, не считаясь ни с количеством вражеских машин, ни с обстановкой, ни со многими другими обстоятельствами. Правда, он прекрасно стрелял в воздухе, и это несколько смягчало наказания, которые он нес за свое поведение в бою.

Помню, однажды нам пришлось сопровождать самолеты «Ил-2». Шли они на очень ответственную операцию, и мы не смели ни при каких обстоятельствах даже отходить от них. Как назло, во время полета на параллельных курсах показались немецкие «лапотники». Мы видели друг друга. Немцы не проявили никакого желания ввязываться в бой, что было нам на руку. Но тут Вано снова «проявил» себя. Он все же отвернул свою машину в сторону фрицев и дал на довольно большом расстоянии длинную очередь. Один немецкий самолет сразу задымил и пошел к земле. Вано дал вторую очередь — и второй гитлеровский ворон последовал за первым. Исмахамбетов вернулся на свое место в строю, а остальные вражеские самолеты исчезли так стремительно, точно испарились. Внизу, на земле, ярко вспыхнули два огонька. Это догорали трофеи Вано.

Как я должен был поступить в таком случае? Принял «соломоново» решение: за меткую стрельбу и находчивость объявил Вано благодарность, а за нарушение строя по охране «илов» — выговор. Вано стоял передо мной по стойке смирно, но я видел, как от обиды у него потемнели глаза, губы сжались, дрогнули тонкие крылья носа. С этого дня в наших отношениях появилась некоторая холодность. Мне было жаль терять дружбу Вано, но служба и долг перед Родиной — превыше всего.

Не раз я задавал себе вопрос, правильно ли поступаю в том или ином случае, так ли должен поступать командир. Что-то тревожило меня, не давало покоя. Правильность моего поведения как командира подтвердил неожиданный разговор в политотделе дивизии, куда я был вызван в те дни.

Здесь мне вручили партбилет! Я держал в руках алую книжечку — самый дорогой для советского человека документ, свидетельство его принадлежности к великой партии Ленина.

Начальник политотдела беседовал со мной, интересовался, как я осваиваюсь со своей командирской должностью, и неожиданно сказал:

— Я знаю, что вам тяжело наказывать своих товарищей. Но помните: вы — командир, вы — коммунист, и дисциплина прежде всего. Не принимайте близко к сердцу обиду Исмахамбетова...

— Да я... — начал было я что-то объяснять, но начальник политотдела остановил меня:

— Я все знаю и понимаю вас. Вы поступили правильно, а вашему другу Вано надо подумать о своем поведении в воздухе...

Бывают дни, богатые радостными событиями. Таким был и этот день. Не успел я вернуться в эскадрилью, как пришла весть, что нашей дивизии присвоено звание Ковельской и она награждена орденом Красного Знамени. Как ликовали все мы! Значит, наши боевые дела замечены и очень высоко оценены. Ну как же не радоваться этому, не чувствовать прилива новых сил!