На крыльях победы

Бросаю самолет навстречу немцу, но явно в хвост не захожу, чтобы он не догадался, что у меня нет боеприпасов. Начинаем крутиться, все время набираем высоту. Я стараюсь держать такое положение, чтобы ни ему, ни мне, если бы даже у меня были патроны и снаряды, не было смысла открывать огонь. На что я надеялся в этой смертельной игре в кошки-мышки? На то, что зайдем в облака и тут я смогу удрать! Какое постыдное слово! Но оно очень точно передает то, что мне надо было сделать. Идти на таран не было смысла. Так погиб бы и я и только один враг, а ведь я еще собью не одного стервятника.

Вот и облака близко. Еще два-три глубоких виража. В этот момент слышу голос:

— Кто там на «яке»? Я — «Дерево-пять»!

— Я — Некрасов! — отвечаю я открытым текстом.

— Чего ты с ним крутишься? Бей его! — слышу я предложение.

— А каким его дьяволом бить?! — злюсь я.

В тот же миг заработали наши зенитки. Мне стало жарче, чем когда я дрался с немцем без их помощи. Зенитки старались бить по «фоккеру», а снаряды, черт их побери, ложились слишком близко ко мне. Того и гляди, что вот-вот срубят свои же.

Иду на рискованный маневр. Запускаю фрица себе в хвост, он обрадованно пристраивается, и в тот неуловимый момент, когда он должен был открыть по мне прицельный огонь, я меняю положение своей машины. Фриц вошел в азарт. Он из кожи лезет, чтобы снова взять меня на прицел. Так-то я ему и дамся! Теперь мне надо выиграть расстояние. Оно нарастает, и тут уже по-настоящему начинают помогать зенитки. Снаряды рвутся ближе к фрицу. Он теряется от такого резкого изменения положения и пытается уйти вправо. Я оказываюсь позади него. Мой винт у самого хвоста «фоккера».

Немец окончательно сбит с толку. Мы с большой скоростью несемся к земле. «Фоккер» впереди меня и идет с сильным правым скольжением. Я вижу физиономию фашиста, уставившегося на меня. Он в явной панике.

«Можешь читать по себе панихиду, гад», — думаю я и, переводя мотор на малые обороты, отстаю от «фоккера». Убегая от меня, немец был уверен, что я вот-вот открою ему огонь в спину, и не заметил, что земля совсем близко. Уже в ста пятидесяти метрах от земли он пытался быстро перевести самолет в набор высоты, но забыл убрать педаль правой ногой. Самолет резко клюет носом, переваливается через крыло, и... Удар о землю, взрыв, огонь, пыль! Фашист перестал существовать!

Я иду без газа, плавно вывожу самолет, прохожу над самым лесом и только тогда даю газ. Мне совсем не улыбается участь фрица.

И вот я уже на своем аэродроме и стою перед командиром дивизии, который с улыбкой говорит:

— Подтверждаю, что вы вогнали фашиста живьем в землю. Объявляю благодарность!

Я отвечаю по уставу, а сам думаю: «Эх, знали бы вы, товарищ полковник, как я проворонил двух «фоккеров», как хвалился заранее».

Но я, конечно, об этом не говорю и спешу к Виктору, который уже давно дома. Встречает он меня с опущенной головой, а лицо у него так и пылает.

— Почему полез в облака? — набрасываюсь я на него. — Какого черта искал там?

Начинаю объяснять, что быть подо мной ему было бы лучше, что мы были бы вместе, а если я разрешил ему одному бить фрица под Варшавой, то только потому, что я смотрел за ним и был готов в любую минуту прийти на помощь.

— Гонялся за тобой «фоккер» в облаках, а ты от него уходил?

— Да, — кивает Витя. — Извини, я...

— Ладно, — обрываю я его грубовато, чтобы скрыть жалость, и уже спокойнее спрашиваю: — Что нового?

— «Батя» меня отругал, — сообщает еще тише Бродинский. — Бросил, мол, в бою командира.

— Ну, об этом хватит. Скажи, не будешь больше драпать?

— Нет! — горячо восклицает Витя. — Нет, Владимир, нет!

— Верю, знаю, — останавливаю я его и направляюсь к командиру полка, но меня останавливает механик Руднев:

— Сколько звездочек рисовать на вашем самолете? Командир дивизии говорит две, а Бродинский — одну.

— Две, как сказал комдив, — улыбнулся я и посмотрел на Виктора. — А вот ему — только одну!

Бродинский понял, о чем речь.

Доложив командиру полка о результатах полета, я собирался уже уйти, но он задержал меня:

— Комдив доволен тобой, а вот ведомого надо наказать.

— Не надо, товарищ майор, — попросил я. — Он и так все понял. Здесь была не трусость, а...

Я запнулся, подыскивая точное слово, но комполка кивнул:

— Пусть будет по-твоему. А теперь вот почитай приказ. Ты утвержден командиром эскадрильи.

Было приятно узнать, что я уже официально утвержден в должности, которую пока исполнял временно.

Дни были заполнены работой до отказа. То приучали к боевой обстановке молодых летчиков, то сами не вылезали из боев, и. надо сказать, почти всегда успешных. Началась поистине полоса удач — мы все чаще сбивали фашистов, а сами не несли потерь.