На кухне мисс Элизы

С ее шершавого языка сыплется поток площадной брани, извинительной разве что в устах пьяного матроса. Под дождем проклятий я тихонько повторяю, чтобы успокоиться: «Семья Актон, приличная и респектабельная».

Когда мне наконец удается развязать узел, толстые злые капли дождя вовсю лупят нас по головам.

– Пойдем в дом, – ласково умоляю я, но мамой овладело бешенство.

– Не-ет! – визжит она. – Я должна дождаться свою Энн!

И вцепляется мне в лицо необрезанными ногтями, острыми и зазубренными.

– Я и есть твоя Энн, – доказываю я.

– Лгунья! Она плюет мне в лицо, я отскакиваю, и она произносит слова, от которых у меня холодеет сердце.

– Энн умерла. Умерла, умерла!

И тогда я понимаю, что мистер Торп прав: я должна выбраться из этого ада, пока сама не потеряла рассудок. Я хватаю маму на руки и тащу в дом, насквозь промокшую. Слава богу, она такая же худая, как и я.

Потом возвращается из пивной папа. Его глаза с желтоватыми белками слегка затуманены, но запах пива едва слышен.

– Послушай, Энн, – довольно внятно произносит он. – Я так больше не могу. Мистер Торп, благослови его господь, сказал, что если я брошу пить, он будет платить мне немного денег, чтобы я чистил могилы от зарослей и сорняков.

– А кто будет смотреть за мамой, пока ты работаешь? – ровным и спокойным голосом спрашиваю я.

– В том-то и беда.

Папа смахивает тыльной стороной ладони блестящие слезинки, выступившие на глазах.

– Она уж вовсе не в себе.

Он быстро-быстро моргает.

– Нас не узнаёт. Она совсем… превратилась в животное.

Мне хочется возразить, что он заблуждается, но в горле встает ком величиной с айву.

– Викарий говорит, что безумие не лечится. И еще он сказал, Энн, что у тебя есть мозги, что ты сметливая. Он может найти тебе работу. Не в пивной или на ферме, а в доме у приличных леди. Благородного происхождения.

Я оглядываюсь по сторонам, мне на глаза попадается дверь со следами грязных пальцев вокруг засова, которые нужно смыть, пока не засохли. Я не смогла рассказать папе о разговоре с викарием. Мне казалось, что если я повторю его слова о месте в приличном доме, все мои надежды развеются, как дым.

– Да, я собиралась сказать тебе сама, только…

Я смотрю на маму, которая сидит на полу и тупо смотрит на нас, будто это не она, а какое-то незнакомое существо, пустое и чужое. Это не мама. Я обнимаю папу и прижимаюсь щекой к колючей бороде. От него пахнет пабом – пивом, табаком и древесным дымом, а его одежду давно пора постирать и проветрить.

– Тяжелая работа – носить уголь и воду, мыть полы, выбивать ковры. Да не тяжелей, чем здесь. И тебя будут кормить как следует.

Папа указывает на котелок с овощными очистками, затянутыми щепотью маранты. Он испускает долгий хриплый вздох, столь тяжкий, что у меня сжимается сердце.

– Мне будут платить жалованье, па. Я смогу присылать домой деньги.

Я зарываюсь лицом в его бороду, думая о том, что наконец высплюсь без веревок, впивающихся в тело, без маминых пинков и тычков.

– Мистер Торп – благочестивый человек, добрый христианин, – произносит папа.

Мы оба смотрим в угол, где покорно сидит мама. И мне начинает казаться, что мы допускаем страшную ошибку. Может, мне надо остаться дома, присматривать за сумасшедшей матерью и калекой-отцом? Что, если эти Актоны не лучше моей семьи? По деревне то и дело ходят слухи о какой-нибудь бедной девушке, которую избивал или запирал хозяин. А то и хуже. Бывает, что девушки возвращаются домой из услужения с круглыми, как полная луна, животами.

– Па, ты знаешь что-нибудь о новой семье, куда хочет устроить меня мистер Торп?

– По-моему, у тебя будут две хозяйки: вдова и старая дева. Мужчин в доме нет.

Когда папа это произносит, я понимаю, что он подумал о том же.

Глава 7 Элиза Желе из райских яблочек

Невзирая на рыбные фургоны, что тарахтят по улицам городка, направляясь в Лондон, и сборщиков хмеля, прибывающих ежедневно в повозках, в Тонбридже не ощущается такой суеты, как в Ипсвиче. Это нравится матери, которая превозносит его незаурядных обитателей и еще более незаурядных визитеров. Она положила свой беспощадный глаз на хорошо одетых леди и джентльменов, что приезжают на воды в соседний курортный городишко, Танбридж-Уэллс, и нуждаются в первосортных комнатах.

Мы сняли дом новой постройки, и у него даже есть имя – Бордайк-хаус, вырезанное на перемычке над входом. Как и положено пансиону для публики из высшего общества, он просторный, хорошо меблирован и расположен далеко от открытых стоков. И все же в нем есть что-то неправильное, точно в плохо сшитом пальто. Наверное, мне так кажется потому, что Эдгар отправился искать свою судьбу на Маврикий, а Кэтрин и Анна поступили гувернантками в семьи – всем нам удалось избежать сплетен и бесчестия, и мы с матерью остались вдвоем. А может, потому, что нам уготовано здесь безрадостное будущее – стать хозяйками меблированных комнат.