Я нахожу хлеб, терку и нож. Едва начинаю тереть булку, как стираю себе палец, и вытекающая в миску кровь впитывается в хлеб.
Мисс Элиза просит меня взвесить крошки и записать их вес на дощечке.
– Я чрезвычайно серьезно отношусь к взвешиванию и измерению, – объясняет она. – Во всем должен быть порядок и последовательность. Лишь так можно избавить свою жизнь от хаоса. Ты согласна, Энн?
Хоть бы она перестала интересоваться моим мнением: меня это изрядно нервирует, да еще палец болит и приходится думать о стольких вещах сразу. Но этот вопрос приводит меня в еще большее смущение, ведь в ее жизни и без того царят порядок и красота, никакого хаоса и в помине нет. Мне хочется сказать ей, что хаос – это когда мать не узнает свою дочь, ходит под себя и ни с того ни с сего остригает себе волосы ножом. Когда приходится оттаскивать отца от матери, чтобы он ее не задушил. Когда ты не ела несколько дней. Когда нет никаких воспоминаний, кроме как об умирающих братьях и сестрах, а твой отец трясется и кричит во сне каждую ночь. А потом я вспоминаю, какая чистая и аккуратная у нее кухня – настоящий рай. Наверное, она имеет в виду это. Возможно, как раз поэтому я всегда мечтала стать кухаркой: брать съедобные вещи во всем их беспорядке и превращать во вкусные блюда.
– Да, мисс Элиза, – только и говорю я.
После этого мы почти не разговариваем, пока она не приносит из кладовки имбирную коврижку.
– Старый семейный рецепт, – поясняет она, положив кусочек мне на тарелку. – Я экспериментировала с количеством гвоздики и ямайского имбиря. Как тебе?
Я так голодна, что мне с трудом удается не проглотить кусок целиком.
– Главное в этом пироге – вмешивать каждый ингредиент по очереди обратной стороной деревянной ложки, – говорит мисс Элиза. – Если просто смешать все вместе, а потом взбить, ничего не получится. Уж я-то знаю – о мою первую попытку можно было сломать зубы – совершенно несъедобно получилось.
Она виновато улыбается и спрашивает, не мало ли, на мой взгляд, имбиря. У меня на языке тают плотные коричневые крошки. Рот наполняется душистым теплом и сладостью. Когда я глотаю, в нос ударяет головокружительная острота и свежесть.
– Вижу, тебе понравилось, – улыбается мисс Элиза.
И тут я выпаливаю такое, что наверняка не одобрили бы мистер Торп и его супруга. Поздно: слова вырываются помимо моей воли.
– Я чувствую вкус африканского рая, жаркого темного леса.
Улыбка на лице мисс Элизы расширяется, а глаза вспыхивают. И я осмеливаюсь задать вопрос, не касающийся моей работы.
– Что это за аромат, который прорывается так резко, словно поет высокую ноту у меня на языке?
Она внимательно глядит на меня глазами-незабудками:
– Мелко натертая цедра двух лимонов!
– Невероятно вкусно.
Я хочу сказать, что можно было бы добавить чуть больше имбиря, но это невежливо и не мое дело. А мисс Элиза так обрадовалась моему замечанию о лимонной цедре, что не заставляет меня высказываться по поводу вкуса и аромата.
Остаток дня я помогаю Хэтти готовиться к прибытию жильцов, а затем – мисс Элизе с обедом. Видно, что она нервничает, потому что делает слишком резкие движения, а лицо немного покраснело.
– Мои первые настоящие постояльцы, – несколько раз повторяет она, – скорее себе, чем мне.
Я нарезаю розмарин, шалфей и тимьян для телятины, затем отмеряю и взвешиваю ингредиенты для сладкого соуса к пудингу с изюмом. Рецепт соуса выводит ее из себя: точный вес составляющих не указан, и она должна догадываться. Я наливаю бокал мадеры, взвешиваю масло, сахар и муку, выдавливаю сок из лимона и натираю ложку мускатного ореха. Мисс Элиза опускает ложку в телятину, пробует, добавляет еще щепотку кайенского перца, мускатного цвета и соли, бормоча что-то себе под нос. В тепле кухни, увлеченная работой, вдыхая запах свежего мускатного ореха, я забываю о своих несчастных родителях. И впервые за много лет чувствую радость. Это даже приятнее, чем сидеть в тишине церкви, слушая тихое бормотание мистера Торпа под взглядами нарисованных золотых ангелов.
Глава 11
Элиза
Жаркое из телячьей печени с маринованными лимонами
В полковнике Мартине и его супруге есть что-то неприятное. Какой-то холод в глубине глаз. Мама ходит перед ними на задних лапках, старается во всем угодить. Когда я замечаю, что им не хватает теплоты, она набрасывается на меня, обвиняя в высокомерии, на которое я не имею права.
– Можешь оставаться на кухне, – надменно заявляет она. – Но будь осмотрительна. Не то наши постояльцы подумают, что мы не можем позволить себе настоящую кухарку.
Меня это возмущает. Разве приготовленные мной блюда хуже, чем у настоящей кухарки?
– Вот и прекрасно, мне больше нравится на кухне, – лаконично отвечаю я.