На ладони ангела

Ты сразу можешь подметить открыто, виртуозно и откровенно экономический характер этой метафоры: сравнение человеческого существа с заводом, отдача которого не вызывает удовлетворения. Вначале от него не требуется производить на гора, это подростковая и временная фаза, предваряющая будущее; но затем завод должен регулярно увеличивать объем своего производства, так как завод, чьи годовые показатели не отличаются от показателей предыдущего года, есть завод убыточный, бесперспективный. Примени теперь это понятие остановки в развитии, читай фатального экономического спада, в занимающей нас области, и ты обнаружишь, не без удивления, откуда Фрейд, сын торговца шерстью, черпал свои идеи. Идеально подкрепившие в начале XX века коммерческий и промышленный подъем в западных державах, которые с благодарностью усвоили их (Германия и Америка быстрее и активнее, нежели более отсталые, ибо менее развитые, латинские страны), и сгодившиеся также для Италии 60-х. С той только разницей, что нам, итальянцам, отсталым как экономически, так и идеологически, дабы противостоять «чуду», разорвавшемуся подобно бомбе, нужно было еще переплюнуть всю эту доктрину. Отсюда и гротескный перебор профессора Семерари, у которого, как и у Фрейда, нет времени облизывать детали с уже несовременной куртуазностью какого-нибудь подданного Франсуа-Жозефа, который никуда не спешил и разъезжал на фиакре.

В прессе распространяется новая лексика: со странными созвучиями, достаточно определенная, чтобы сойти за научную, достаточно путанная, чтобы быть понятной широкой публике. В первую очередь «гомосексуалист», это варварское слою, образованное от греческого префикса и латинского корня, которое заменяет вышедшее из употребления и слишком литературное «извращенец» и сразу начинает пользоваться бешеной популярностью. «Скептофил», чересчур специальное, явно не приживается; закрепляются, впрочем, другие термины, которыми привносят в мой акт гражданского состояния стилистические поправки. Моя потребность в провокациях — «параноидальная»; мой выбор дорогой машины — «вселяющий уверенность»; мои черные очки на носу — «эксгибиционистские»; мои исследования диалекта — это «копролалия»; моя любовь к маме — «фиксация»; мое неприятие женщин — «фобия»; привязанность к собаке — «эффект замещения»; моя сексуальность — «регрессия»; мой уровень развития — «анальный»; мой интерес к молодым людям «нарциссизм»; мое влечение к окраинам — «заторможенность». Я надеваю джинсы? «Агрессивность». Хожу в кроссовках? «Фетишизм». Играю в футбол? «Гиперстения». Кушаю овощи на пару? «Самоистязание». Все перечисленные мною выше нарушения экономического закона вернулись мне в виде научной гарантии этой лексики, которая до конца моей жизни оградила меня, как заразного больного, медицинским контролем.

Средства массовой информации приказывают: «Производи!» — и я упрямо ухожу в бесплодный целибат. Они добавляют: «Трать!» — и мой образ жизни, ночной и скрытный, обусловливает меня на любовь эфемерную, непродолжительную и нерасточительную. Они предписывают: «Путешествуй!» — и я ограничиваюсь пешими прогулками по берегу Тибра, в крайнем случае транжирю свои авторские в Африке. Чистый убыток для гостиничного дела, везде зажимаю, куда ни сунься. Я ущемляю интересы страны. Я торможу ее невиданную экспансию. Случай, не требующий доказательств, обжалованию не подлежит. Находка для психологов, идеальный образец. Незрелость! Инфантилизм! Перверсия! Социально опасный тип! Вывод очевиден: меня назначают врагом общества. Впереди слежка и травля, остается только ждать, когда мне споют отходную.

34

Я подъезжал на маленькой скорости к Порта Пинчана, не понимая, ехать ли мне на виа Венето и искать подарок для мамы, у которой через несколько дней был день рождения, или остановиться и пойти погулять по аллеям Вилла Боргезе, как вдруг непредвиденное событие решило все за меня. Какой-то парень, одной рукой надвигая на глаза кепку, а другой прижимая к груди куртку, со всех ног выскочил из-за угла рядом с баром «Гэрри». Заметив меня, он направился прямиком к моей машине.

— Быстрей, Пьер Паоло. Помоги мне. Эти сучьи легавые засекли меня.

Я определенно был с ним не знаком. В любом случае, мы были из разных компаний. За ту долю секунды, что я соображал, открывать ли ему дверь, лицо его не внушило мне никакой симпатии. Он прикрыл кепкой свои испуганные глаза под кепкой, едва я попытался их разглядеть, его руки дрожали, сжимая под курткой какой-то предмет, и, если честно, я бы предпочел, чтобы этот парень, который так фамильярно обратился ко мне за помощью, выказал в своих жестах и мимике явно большую смелость. Кроме того, мне никогда не нравились прилизанные усики, ни остренькие носы, которые, такое впечатление, все время хотят что-то выведать. С него градом катился пот, и он, не переставая, жалобно скулил.

— Быстрей, Пьер Паоло, быстрей…