На ладони ангела

Чтобы как-то преодолеть это новое противоречие, я приобрел за немалые деньги к северу от Рима, в районе Витербо, пришедшие в упадок земли с одиноко стоящей массивной башней, находившейся в таком плачевном состоянии, что элементарный ремонт ее обошелся мне по крайней мере в сто раз дороже, чем и без того высокая цена, которую я заплатил за этот исторический памятник, принадлежавший в прошлом какому-то герцогу эпохи Ренессанса. «Чего ты туда полез?» — спросил меня Моравия, которого заметно взволновала моя непрактичность. Добраться в это место и вправду было весьма непросто. Туда вела ухабистая дорога, которая обрывалась посреди леса. Чтобы подойти к воротам башни, которые сторожили два готических дьявола, выполнявших также функцию водостоков, приходилось продираться через заросли колючего кустарника. Никто зато не обвинит меня в том, что я польстился на прелести загородной резиденции. Озаренный замечанием Альберто, я оставил дорогу и кустарники в неприкосновенности. Тому, кто захочет нанести мне визит, придется в кровь оцарапать руки о шипы. Я стану если не каким-нибудь Ченчи или Борджа, одному из которых возможно эта крепость служила уютным логовом, то по крайней мере нелюдимом и дикарем, которого лучше оставить наедине с его невзгодами. Всякий раз, когда я укрывался в своей башне, я словно бы отворачивался от всего мира. Столпник на столбе посреди пустыни выглядел бы не так уныло, как я в этих стенах, на восстановление которых ушли десятки миллионов.

Там я вновь открыл для себя великие сказания о любви и смерти, Тристане и Изольде, дон Жуане и Командоре, Федре и Ипполите, святом Павле и Нероне, быть может, вдохновленный на их чтение стрельчатыми арками, низкими сводами и колодцем, чья ржавая цепь все еще свисала на лебедке. Я вынашивал там проект новых фильмов, которые должны были стать настолько же мрачными и черными, насколько легкими и веселыми были фильмы по мотивам Боккаччо и Чосера.

— Ну спасибо! — воскликнул Данило, смеясь. — Ты уже кастрировал меня руками йеменских женщин. Чего же ты еще хочешь? Ну ты скажи, не будешь же ты теперь разбираться с адюльтером?

Я с недоумением смотрел на него, ничего не отвечая.

— И пугать нас сковородками в аду за то, что мы не были всю жизнь верны в браке.

— Куда ты ведешь, Данило? — спросил я его.

— Твой фильм о Тристане и Изольде провалится с треском. Никто сегодня не поймет, что человек должен искупать своей смертью маленькую супружескую неверность. И твой фильм о дон Жуане тоже обречен на провал. Поверь мне, подумай в другом направлении.

Своим непробиваемым здравым смыслом Данило внезапно вскрыл препятствие, о котором я и не помышлял. Вседозволенность нашего времени лишала мощи всех мифологических героев протеста. Один из них совершил супружескую измену, другой нарушил свои самые священные обеты, третий допустил кровосмешение, но не важно, в чем заключалось их отрицание, главное, чтобы оно звучало мощно. Каждый из них олицетворял собой не грех, а умение сказать «нет» своему времени, своему окружению, правилам своей среды. Кто в наши дни выполнит их роль? Кто в Италии Ватикана II и дискотеки «Blue Angel», в которой не было уже ни Бога, ни табу, окажется достаточно скандальным и достаточно нетерпимым, чтобы исключить себя из этого вселенского самолюбования? Кто своим личным протестом спасет общество от конформизма и единообразия? Кто засвидетельствует, что величие человека покоится на его способности противостоять?

— Ну, например, — продолжил Данило, чья настойчивость начинала мне казаться подозрительной, — ты мог бы… ну, не знаю… в любом случае, Тристан и Изольда, это ужасно муторно. Получается, если ты перешел грань, у тебя остается только право подохнуть! Правда, Пьер Паоло, я тебя уже не пойму! Ты всю жизнь боролся, чтобы стать более свободным…

— Я боролся за свободу, когда нас держали за глотку.

— А теперь, когда мы победили? Нет, с тобой просто чокнуться можно! Ты теперь уже свирепеешь, когда при тебе произносят слово «гей». А сколько раз ты мне объяснял, что предыдущее слово было медицинским, полицейским, омерзительным… Нет, правда, Пьер Паоло, это вообще уже! Какой было смысл покупать этот замок (так он называл эти развалины), чтобы потом тосковать здесь по Средневековью! Найди какую-нибудь историю любви, которая хорошо заканчивается. Надо быть современным! Не надо этих приворотных зелий, всяких там проклятий, которые кипят и булькают в котле судьбы…

— Почему, — спросил я вдруг, — тебя так смущает, что я занимаюсь Тристаном?

Он смутился под моим взглядом, что подтвердило мои подозрения.

— Меня это не смущает, — сказал он, покраснев, — меня это удивляет…

— Что ты говоришь! Ты бы, наверно, предпочел, чтоб я всю жизнь хотел играться… Чтоб эти полные ужаса драмы утратили для меня всякую привлекательность… Да? ты был бы крайне рад смотреть, как я хожу беззаботный, веселый и свободный… Ты говоришь, я не умею петь, но ты бы хлопал в ладоши, если б я снова запел как в Неаполе… Ну, признайся, тебя бы это устроило!

Он побледнел, задохнувшись от грубости моего выступления.