На ладони ангела

Тибуртино, Пьетралата, Ченточелле: за звучными названиями — нищенская жизнь. Высунувшись из окна автобуса, на котором мы ехали от вокзала Термини до Тибуртино, я созерцал убогую какофонию черт знает где и как натыканных построек: земельные участки 30-х годов с уже полуразвалившимися домами — несмотря на амбициозные планы фашистов окружить Рим современными пригородами это был нелепый проект, поскольку в то время здесь не было ни фабрик, ни заводов, ни торговых складов, а единственными жителями этих практически пустынных холмов и пустырей были одинокие пастухи, безработные бродяги, рецидивисты да редкие старьевщики и барахольщики, чьи хлипкие хибары и бараки с рубероидными крышами соседствовали тогда с безликими бетонными коробками; рядом — постройки молодой Республики, с виду уже тоже обветшалые, они группировались в микрорайоны вокруг пустырей, на которых сушили белье, устраивали помойки, ставили велосипедные гаражи и разбивали детские площадки; тут и там — скелеты высоток, чересчур амбициозных, чтобы их когда-то достроили; иногда — какой-нибудь яркий торговый центр, угнетающий своим шиком, наподобие этого магазина «Телефункен», на чьих еще не отмытых от белой краски витринах уже готовились выставить первые модели проигрывателей в 33 оборота.

С открытием витрины у них выйдет задержка, так как после того, как восхищавшие меня своей деревенской смелостью футболисты закончили свой матч на строительной площадке перед магазином, их номинальный капитан установил мяч на земле, спокойно прицелился и чемпионским ударом зафутболил его прямо в вдребезги разлетевшееся на наших глазах стекло.

Хулиганство, направленное, наверно, не столько против денег и богатства, сколько против их символа, этой гладкой, хрустально-чистой, сверкающей поверхности, в которой отражались исключительно их грязные физиономии, и которая слишком вызывающе диссонировала с основами их мироздания: грязью и пылью беспорядочных дорог, тусклым цементом стен, которые не украшало ничего, кроме похабных надписей, и облупившейся штукатуркой фасадов, на которых за парусами развешенного на балконах белья я невооруженным глазом мог разглядеть зигзагообразные трещины, тянувшиеся от этажа к этажу. Где и когда наступит конец этому бесконечному биваку убогих разношерстных построек? Стоя в толпе пассажиров, с нашими четырьмя чемоданами, зажатыми между ног, мы раскачивались и подскакивали на каждом ухабе. За окном проплывали откосы с пыльной травой, густонаселенные дома, глиняные хибары, кустарнички со сморщенной листвой, кучи мусора, развалины римского акведука, ржавый газгольдер, упиравшийся своей бурой массой в горизонт, тарахтящие среди гор песка красные бульдозеры и гигантские краны, застрявшие между котлованов.

— Дальше проходи! Нам там лучше будет, в глубине!

Этот парень, который дышал мне в шею, и которому я довольно долго улыбался, воспользовался оглушительным ревом скрепера, разгребавшего кучу гравия, и проорал мне на ухо свое завуалированное приглашение. Хотя все вокруг сделали вид, что ничего не слышали, я неожиданно покраснел.

— Здесь? В автобусе? — промямлил я, не решившись кричать так же громко.

Он рассмеялся, красноречиво, как в известных сонетах Белли, прикоснувшись пальцем к своей щеке, и потянул меня вглубь автобуса. Мама, зажатая со всех сторон, цеплялась, как могла, за поручень, взволнованно поглядывая на наши чемоданы. Не переставая улыбаться этому парню, который ловким движением руки уже успел продемонстрировать мне свои способности, я отрицательно покачал головой. Он улыбнулся в ответ, дружелюбно пожал плечами, повернулся спиной и начал пробираться к выходу. На следующей остановке он выпрыгнул из автобуса, но не отказал себе в удовольствии залезть на кучу строительного мусора и лихо покрасоваться передо мной своей фигурой, блестящие достоинства которой заставили меня пожалеть об утраченной возможности.

Перед нами, на холме в конце дороги, показались дома последнего микрорайона, построенного на границе с пустынными просторами Латиума. Автобус пересек плешивый полигон заброшенного поля и подъехал к узкому мосту через Аниене. По берегу вдоль мутно-бурого потока воды тянулись огороженные заборами крошечные огороды. На другой стороне автобус довез нас до вершины террасы и высадил на маленькой треугольной площади у остановки с бетонным козырьком. Едва мы успели спрыгнуть на выжженную утоптанную траву, как тут же подножка автобуса была взята штурмом резвой стайкой черноволосых сорванцов. Нетерпеливые пассажиры подняли шум и не дали шоферу слегка размять отекшие в дороге ноги. Он забрался обратно в кресло, надавил на газ и повернул свой автобус на Рим.