На льдине — в неизвестность

Сугробы, сугробы да снежные языки. Веселый даже не замечает, что ходит по крыше палатки. На воле только ветряк да мачты радиоантенн — то одетые в лохматый иней, то снова оголенные. Гудит, скулит на все лады в них ветер. На сотни километров они здесь одни во тьме белых снегов.

Продовольственные базы, нарты с аварийным запасом, клипербот все время откапывают из-под снега. А пурга снова заносит. Они снова откапывают. Это изнурительная и бесконечная работа. Но они знают, как близка сейчас опасность и как все должно быть наготове.

Выход, вернее, «вылаз» из занесенной по самую крышу палатки раскапывают каждый час заново. Случись беда — надо будет быстро выскочить и вытащить самое необходимое. Передатчик и приемник давно уже стоят в ящике, готовые к эвакуации. Тут же на столе кусачки на случай, если некогда будет отсоединять провода.

«К нашей радиоаппаратуре мы относимся как любящая мать к ребенку, — отметил Иван Дмитриевич. — Трудно даже представить себе, как бы мы обходились без связи».

Эрнст внимательно, следит, чтобы аккумуляторы были всегда заряжены. Но ветряк — хитрая штука: без ветра он не работает и при слишком сильном ветре складывает крылья, чтобы не сломаться.

Тогда приходится садиться на голодный радиопаек. Передаются только метеосводки. Это никого не устраивает. Сейчас особенно крепко надо держать связь с Большой землей.

Эрнст мрачный. Впрочем, он быстро находит выход.

— Орлы, — взывает он, — кто хочет послать корреспонденцию, должен сам выкручивать ее на «солдат-моторе».

«Солдат-мотором» они назвали ручную динамо-машину в одну человечью силу. Крутить ее можно не только руками, но и ногами, как на велосипеде. Три часа быстрой езды, не двигаясь с места, и статья в пятьсот слов улетает на Большую землю. Еще два часа, и все скопившиеся на Рудольфе телеграммы прилетают к ним.

Телеграммы из дому — несказанная радость для каждого. Их перечитывают по многу раз. Ложась спать, берут с собой, чтобы и во время сна добрая весточка была рядом.

Снаружи все поет морозная пурга. Значит, ни луны, ни даже звездочки Женя опять не сможет поймать… И стонет, гудит под напором сжатия льдина.

«Получил телеграмму от Наташи, — записал Эрнст в дневнике. — Дома все благополучно. И никто там не знает о всяких северо-восточных мысах…»

НОВОГОДНЯЯ НОЧЬ

Разрывая ледяную тишину, гулко ударил выстрел. Еще. Это Петр Петрович, как всегда закончив гидрологическую станцию, палит из нагана. Палит просто так — от радости, что работа сделана, что хватило сил. Что тонкий лед разводья, на который он ставит теперь свою лебедку, не подвел.

Больше не нужно крутить тяжелый барабан, опускать на глубину и поднимать батометры, без конца греть на примусе воду и обдавать приборы, чтобы не прихватывал мороз. Студеная суточная станция закончена. А впереди Новый год!

Звонко, разлетаясь дробным эхом, хрустел под ногами снег. Покачиваясь от усталости, Петр Петрович шагал к дому. Опухшие, загрубелые от ледяной воды, мороза и ветра пальцы плохо держали наган. Но он все равно палил.

Притомленные штормами снега искрились, мерцали в торжествующем лунном свете. Все было каким-то сказочным, нереальным, как на чужой планете. Неузнаваемые, совсем другие торосы. Непроглядночерные провалы теней. Приблизившиеся, очень четкие дали. И тишина, какая-то невероятная, застывшая. Каждый звук, словно отскакивая от промороженной льдины, летел долго-долго.

Холодно поблескивая, сверху опускались тонкие ледяные иголочки, словно игрушечный елочный дождь. Весь воздух был пронизан этими трепещущими, замерзшими кристалликами.

Новый год!!

Возле дома, тяжело переваливаясь, догнал Женя, осыпанный инеем, в своих толстых мехах похожий на большую, взъерошенную птицу. Вместе ввалились в тамбур. Шумно отряхивались.

— Что там твоя «невесомая» наука? — с трудом стягивая каляную малицу, подшучивал над Женей Петр Петрович. — То ли дело — гидрология вручную на океанских глубинах! По крайней мере чувствуешь всеми конечностями, что действительно двигаешь мировую науку!

Женя не спорил. Он с силой растирал руки, ноги. «Колдуя» сутки в ледяном домике над этой «невесомой» наукой, он совсем закоченел.

Если говорить по правде, то больше всего им обоим сейчас захотелось завалиться спать. Казалось, ноги в состоянии пройти еще только три шага — до койки. Но в кухне на двух примусах уже грелась вода, на этот раз не для батометров! А в палатке Иван Дмитриевич старательно остригал выросшие у Кренкеля «косы». Тут же, радостно повизгивая, крутился Веселый, довольный, что его впустили.

Чуть подальше, у стены, — празднично накрытый стол.

— Ура! — крикнул Петр Петрович и сгреб в охапку Папанина. — Ого, да ты еще сильный! И притом жирный!

Силенка, правда, еще была. А вот насчет «жирности» Петр Петрович явно преувеличивал. Шитая по мерке одежка на всех сейчас висела балахоном.