На льдине - в неизвестность

Наконец-то на горизонте появился просвет! Он быстро ширился, облака убегали. Мазурук сразу же воспользовался погодой. Вскоре он отлично посадил машину на узкой полоске между самолетом Водопьянова и торосами.

Едва смолкли моторы, как все услышали радостный лай. Веселый первым кинулся в открытую дверь самолета и, спрыгнув на лед, побежал к встречающим.

— Прилетел, дружище, — ласково похлопывая его, говорил Папанин. — Теперь заживем мы с тобой на льдине!

А Веселый уже носился между палаток. Он не выглядел усталым! А вот экипаж Н-169 сразу пошел отсыпаться. Все девять дней, проведенные на льдине, они непрерывно расчищали взлетную площадку.

— Шестьдесят восемь ропаков¹⁹ сковырнули, — вздохнул Мазурук.

— А нас легко нашли?

— Да-а, — Мазурук хитро подмигнул, — только взлетели — смотрю: земная ось торчит! Обогнули — тут и вы!

Самолет быстро разгрузили, все рассортировали по складам. Их сделали три, в разных местах — на случай, если при сжатии какой-нибудь раздавит. Когда летчики окинули взглядом все привезенное, они ужаснулись:

— Да разве здесь девять тонн?! Не меньше двенадцати. И как это Папанин обвел нас вокруг пальца?!

— Нет, нет, все точно, — с наивным видом отговаривался Иван Дмитриевич. — Ну, если самую малость… Черт попутал!.. Да вы не огорчайтесь, я думаю, все это нам в хозяйстве пригодится.

Городок на полюсе.

Наконец-то перебрались в свой дом! (И. Д. Папанин, Е. К. Федоров, П. П. Ширшов пристраивают к жилой палатке снежную кухню.)

С самолетом Мазурука прибыла и большая черная палатка. К ней пристроили снежную кухню, тамбур. Наконец-то четверо папанинцев смогли разместиться по-настоящему. Температура в палатке минус два. Теплынь!

Устройство лагеря подходило к концу. Поставлены палатки, снежные дома, замахал крыльями ветряк, заработала радиостанция. На льдине вырос целый городок.

Появились даже улицы. Папанин тут же дал им названия: Самолетная, Складская, Советская… А площадь перед большой жилой палаткой назвал Красной площадью. Работяга ветер уже проложил на улицах вместо асфальта твердый снежный наст и лихо гонял по нему, тормоша людей и пытаясь пролезть в палатки.

Забывалось, что это льдина. Казалось — просто заснеженное поле. Но темное водяное небо у горизонта — отсвет чистой воды разводий — тревожно напоминало: вокруг — океан.

Уже чувствовалась предотлетная взволнованность. Скоро одним нужно будет улетать, другим — оставаться. Срочно писались письма родным, друзьям, всем, кому хотелось послать привет с полюса. Иван Дмитриевич объявил, что открывает почтовое отделение «Северный полюс».

— А чем марки будешь гасить? — спрашивали его. — Штемпель-то есть?

— А как же?! Я же старый почтарь, — отвечал Иван Дмитриевич. — Как можно без печаточки!

Сначала ему не верили — шутит! Но когда Женя Федоров первым принес торопливо написанное письмо и Иван Дмитриевич ловко проштемпелевал его — тут уж принялись писать письма все, кто и не собирался! Еще бы! Отправить письмо со штемпелем «Северный полюс»!

…Шестое июня. В два часа солнечной полярной ночи все население городка собралось на Краской площади. Отто Юльевич Шмидт встал на нарту, которая служила трибуной.

— Сегодня мы прощаемся с полюсом, — сказал он, — прощаемся тепло, ибо он оказался для нас не страшным, а гостеприимным, родным. Четверо наших товарищей остаются на полюсе. Мы уверены, что их работа в истории мировой науки не потеряется.

Держа в руках заветный «ключ от полюса», на нарту поднялся Папанин. Он чуть помолчал, щурясь на ветру.

Одним улетать, другим оставаться. (Э. Т. Кренкель прощается с участником экспедиции, отлетающим с дрейфующей станции.)

— Передайте там, дома, — сказал он, — задание Родины мы выполним. Мы остаемся на дрейфующей льдине, чтобы расширить знания человечества. Этим ключом мы постараемся открыть тайны полярной природы.

— Научную зимовку на дрейфующей льдине в районе Северного полюса объявляю открытой, — сказал Шмидт. — Поднять флаг!

— Есть поднять флаг!

Папанин потянул трос, и под троекратный салют пистолетов и ружей красный флаг Союза ССР стремительно побежал вверх по бамбуковой мачте.

— По машинам! — раздалась команда.

Взревели моторы, заглушая последние прощальные слова. Все жали руки, неуклюже обнимались. Каждому хотелось что-то сказать на прощание этим четырем, которые остаются на льдине. Им в руки совали зажигалки, карандаши, блокноты, книги, даже мотки провода, инструменты. Молоков притащил примус, а Мазурук паяльную лампу и самый объемистый подарок — патефон с пластинками. Он захватил его сверх положенной нормы.

Веселый, все время вертевшийся под ногами, вдруг заволновался. Метнулся к самолету Мазурука. Кинулся к Папанину и, умоляюще глядя в глаза, дважды тявкнул — мол, чего стоишь, ведь они улетают! Папанин схватил его за ошейник.

— Куда, дурачок?!

Вздымая снежную пыль, самолеты один за другим уходили ввысь.

Когда по ледяной дорожке побежал последний, Веселый вырвался и помчался вдогонку.

Машины уже делали прощальный круг. Потом развернулись и пошли на Рудольф. Скоро они исчезли в туманной дымке. Затих и гул моторов.