На льду

Разумеется, прошлую страсть не вернуть. Не только потому, что я боюсь, что он снова меня бросит, а потому что я больна неизлечимой болезнью. Я иду по темному туннелю забвения, из которого нет выхода. Я как те исследователи, что забираются в глубокие пещеры в горах в поисках неизведанного. Только в моем случае пещера будет только сужаться, и я никогда больше не вернусь наружу. И там мне никто уже не поможет. Даже Петер.

Когда я прихожу в полицию, все заняты обсуждением личности убитой женщины. Поступило много советов от общественности. Я смотрю на фото молодых женщин и надеюсь, что они живы. Но рано или поздно личность убитой будет установлена. Неизвестная пока что лежит там в морге в Сольне и ждет, когда ей вернут имя и историю жизни. Посмертно.

На Петера я стараюсь не смотреть. Не потому, что я раскаиваюсь в том, что сделала вчера, а потому, что не знаю, что мне сказать или сделать. Я уже и не помню, когда в последний раз была в такой неловкой ситуации. Я чувствую себя девочкой-подростком, жалующейся подруге: «Мы вчера занимались сексом, но я не знаю, нравлюсь ли я ему и будет ли у нас новое свидание». Это даже немного комично. Наверно, первое забавное происшествие в моей жизни за последние десятилетия.

Когда у меня в последний раз был секс? Я не помню, но, кажется, лет пять назад. Помню, я отказывала Уве под предлогом головной боли. Я выбирала именно этот предлог – самый банальный в мире, – чтобы до него наконец дошло, что я не хочу с ним спать.

И, судя по всему, до него дошло, потому что в конце концов он прекратил делать попытки. Просто ложился спать и гасил свет, не целуя меня, не желая спокойной ночи. Так он меня наказывал за отказы. Это было очевидно, но меня это полностью устраивало. Уже тогда я его видеть не могла, но еще не созрела для того, чтобы его бросить.

А потом у меня начали проявляться симптомы болезни. Сначала я начала забывать имена. Это могли быть имена друзей, с которыми мы общались тысячу лет. И названия. Например, городов.

Сундсвалль, Сёдерхамн, Соллефтео, Эребру, Эркельюнге, Эргрюте, Арбога, Абиско, Арвика. Не самая важная информация. И если бы все на этом остановилось, Уве бы ничего не заметил. Но потом я начала пропускать встречи, забывала перезвонить друзьям, теряла банковские карты и телефон. Однажды я оставила Фриду перед супермаркетом и, вернувшись домой, не могла вспомнить, где ее привязала. В панике я позвонила Уве, и через неделю он отправил меня к домашнему врачу, который выписал мне направление в клинику, в «отделение памяти».

«Отделение памяти».

Какое название! Звучит одновременно абсурдно и поэтично. Как пьеса Кристины Лугн или книга Воннегута. Но в самой клинике не было ничего поэтичного или абсурдного. Мне пришлось сделать кучу анализов и тестов. Врач часами меня осматривал и задавал самые разные вопросы. Через пару месяцев врачебное заключение было готово. Врачи нашли у меня раннюю стадию деменции и не могли сделать прогноз развития болезни. Они не знали, когда мне станет хуже и помогут ли мне лекарства. Я смотрю на коллег и гадаю, что бы они подумали, узнав, что у меня такое серьезное заболевание, связанное с нарушением когнитивных способностей. Что консультант-эксперт по поведенческой психологии стоимостью девятьсот крон в час страдает провалами в памяти и что через пару месяцев я не смогу отличить полицейскую дубинку от банана. Они подумали бы, что привлекать меня к расследованию – плохая идея.

Манфред подходит ко мне. Как всегда, разряженный как павлин.

– Здорово, что ты заметила эти спички, – хвалит он, закладывая за губу пластинку жевательного табака.

– Спасибо.

– Так ты думаешь, жертва и убийца знали друг друга?

– Думаю, да. У них были близкие отношения, и убийца отомстил жертве за что-то, наказал ее.

– И какого рода могли бы быть эти отношения?

– Я бы сказала, очень эмоциональные. Ненависть – сильное чувство. Она не рождается из ничего. Она рождается из чувства, равного по силе.

– Например?

– Например, любви.

В обед я получаю эсэмэс от Уве. Он просит прощения за свое поведение и за свои угрозы. У него все хорошо, он любит меня и не может жить без меня.

Возможно. Я не отвечаю. Покупаю салат и возвращаюсь в переговорную к Санчес и Манфреду, которые дают указания следователям. Мне не обязательно там быть. Я могла бы пойти домой к Гунилле и читать книгу на диване, но мне не хочется. Молодая девушка-следователь с дредами до талии по имени Симона сообщает:

– Мы можем исключить Вильгельмину Андрен из списка вероятных жертв. Это та, что сбежала из психиатрической клиники. Прохожий нашел ее замерзшей у гавани Бруннсвикен в Сольне этим утром, когда выгуливал собаку. Родители уже ее идентифицировали, и сомнений в том, что это действительно она, нет.

– Бедняжка, – вздыхает Манфред, потирая рыжую щетину на подбородке.

Симона кивает.

– Остаются Ангелика Веннерлинд и Эмма Буман. Зубные снимки посланы в Сольну. Ответ будет завтра.

– Я надеялся получить ответ уже сегодня, – говорит Манфред.

– Судебный ортодонт в Шёвде и вернется не скоро, – поясняет Симона.